Тайный Союз мстителей

— Тише! — сказал он, сняв очки и тщательно протирая их. — Если у тебя хватило ума намалевать свастику, то у тебя, может, хватит ума и стереть ее? А когда ты удалишь свастику, пойди к фрау Граф. Пусть она тебе даст кисть и краски, и ты покрасишь доску вновь. Теперь ступай! — Постукивая пальцем по парте, Линднер ждал.

Альберт посмотрел на Другу, но тот отвернулся. Ощутив острую боль в груди, Альберт вышел, так и не промолвив ни слова.

С гневом и презрением смотрели ученики ему вслед. Друга засопел. Сердцем он и сейчас был со своим другом. И внезапно он проклял всех вокруг: все эти лица, надменные, злые. Они же не лучше, чего же они корчат из себя! Он поднял руку.

— Что тебе, Друга Торстен?

— Я тоже пойду перекрашивать доску! — Он покраснел.

— Почему?

— Потому что Альберт ее не один намазал. Я был вместе с ним. — Друга говорил неправду, и голос отказывался ему повиноваться.

Все уставились на него, а он не слышал и не видел ничего, в висках стучала кровь, словно в тумане надвигались на него очки учителя Линднера, и чей-то слабый голос спросил:

— Может быть, еще кто-нибудь?

Друге послышались голоса, громкие и тихие. Но, возможно, они ему только послышались, а на самом деле все смолчали?

Друга встал около своей парты и спросил:

— Можно мне идти?

Учитель не ответил. Глаза за стеклами очков казались грустными-грустными.

Друга вышел на улицу. Чтобы хоть немного остудить пылавшую голову, он прислонился к стене. Что же это такое делается с ним? Почему все это так потрясло его? Он же участвовал не в одном деле и никогда не терял голову. Может быть, ему жалко учителя Линднера? Нет, что-то не то. Тогда, может быть, эта свастика? Да, именно она. Свастика оскорбляла и унижала. Если Альберт ее действительно там намазал, тогда учитель прав, и защищаться нечего. Да и оправданий никаких не может быть ни для шефа, ни для всех мстителей. Вот почему ему так плохо!

Но тут же Друга подумал, что он несправедлив к Альберту. Он бросился бежать и еще до конторы бургомистра нагнал шефа.

— Ты чего? — спросил Альберт.

— Хочу тебе помочь.

— Где?

— Смыть эту дрянь!

— Я и один справлюсь! — заявил Альберт, сплюнув в песок.

А Друга сдул себе волосы со лба.

Доску объявлений завесили попоной. Оба приятеля потоптались около нее, поглядывая друг на друга, — они не спешили приняться за дело.

— А может, тебе велели присмотреть за мной, чтобы я действительно замазал это? — спросил вдруг Альберт, нахмурившись.

Друга покачал головой.

— Я сказал Линднеру, что вместе с тобой это сделал.

Раскрыв рот от удивления, Альберт некоторое время молча смотрел на него. Затем, часто дыша, он отвернулся и с преувеличенным интересом принялся разглядывать собственные руки.

— Друга! Старина! Не согнуть им нас и в тысячу лет! Пра-а-в я или нет? — Он даже заикаться стал от радости.

— Точно! — ответил Друга.

И тут, будто кто-то их подгонял, они сорвали попону с доски объявлений и, набрав песок в носовые платки, принялись стирать деготь. Они терли и скребли, сами вымазались, вспотели даже, но ни слова больше не проронили. Им почему-то казалось, что сейчас весь мир смотрит на них, весь мир презирает их и насмехается над ними. Об этом говорили им взгляды проезжавших велосипедистов и зевак, в которых можно было прочесть и злорадство, и иронию, и гнев. Кое-кто, проходя мимо, даже обругал обоих парней.

Альберт работал, стиснув зубы. И Друга побаивался, как бы он не набросился с кулаками на злорадствующих прохожих. Только теперь он понял: хуже, чем эта чистка доски, нельзя было придумать наказания.

Потом, когда они наново красили доску, Альберт сказал:

— Во всяком случае… даром ему это не пройдет. Еще узнает Линднер наших! — И затем, набросившись на Другу: — А ты? Ты что ж, тоже думаешь, я тут насвинячил?

— Нет, там, в школе, я минуты две колебался, но не больше.

— А сейчас?

— Да ты никогда ничего подобного не сделаешь! Ты же не идиот!

— В том-то и дело! Что я, фашист, что ли? Это же самое последнее дело — фашист! — Он окунул кисточку в ведро с краской. — Но я уже догадываюсь, кто это сделал. А как узнаю наверняка, убью, ей-богу! — Альберт даже прищурил глаза.

— Ты на кого думаешь? — спросил Друга.

— На Грабо. Он еще так по-дурацки таращил глаза в классе, а потом вообще свастика к нему как-то подходит.

— А почему ты не сказал, что ты тут ночью делал?

Альберт прикинулся, будто ничего не слышал, и только стал быстрей водить кистью.

— Вон оно что!.. — произнес Друга.

— Ничего подобного! — Альберт зло посмотрел на него. — Я за Вальтером следил: он опять чего-то украл.

«Об этом действительно незачем было говорить учителю», — подумал Друга и потому только сказал:

— Оставь ты Вальтера в покое!

— Нет, не оставлю. Или все вместе, или никто. Никаких вылазок в одиночку. Сам же видел, что получается, когда в одиночку действуешь. Ну, это дело с садом!..

…Последним уроком была физкультура. Ребята готовились к кроссу по пересеченной местности.

Воздух был ясный и прозрачный. Пахло теплым дождиком, прелым листом.