– Прошу вас, одну минутку. – Посетитель извлек из внутреннего кармана своего черного пальто адресованный мне конверт. – Позвольте мне договорить: это прихоть человека, который вам симпатизирует. Десять лет я сам втайне писал рассказ. Он короткий, но, как мне кажется, неплохой. Я шел к вам сегодня, имея в виду две цели. Мне хотелось не только познакомиться с вами, но и прочитать вам этот рассказ. О том, что я его писал, не знает никто: я собирался устроить сюрприз своим… своим друзьям. Надеялся где-нибудь его опубликовать и направлялся сюда, рассчитывая на ваш совет. Как уже было сказано, писал я десять лет, вновь и вновь переписывая на досуге. Не думаю, что напишу еще что-либо. Я горжусь своей работой, но гордился бы еще больше, если бы вы… тем или иным образом употребили ее себе на пользу. Оставляю рассказ вам, сэр; хотите – публикуйте, хотите – выбрасывайте. Если решите печатать, меня порадует одно то, что он издан; я буду горд, увидев под ним ваше имя. Никто ничего не узнает: говорю же, никто ведать не ведает, что я писал рассказ; и впредь обещаю не обмолвиться ни словом, если вы поступите так, как я предлагаю – а вернее, прошу. Даже если бы мне вздумалось нарушить обещание и после публикации рассказа под
Вложив мне в руки манускрипт и не дав времени на ответ, посетитель открыл дверь и исчез в темноте за порогом. Я выбежал на тротуар и стал призывать своего гостя вернуться, но только напрасно напрягал глотку и тревожил соседей: ответа не последовало. С рассказом в руках я вернулся в библиотеку, где, сидя в кресле и вспоминая этот примечательный разговор, впервые осознал, что не спросил ни имени, ни адреса посетителя.
Я надеялся обнаружить то и другое внутри конверта, но ничего не нашел. В конверте лежали только тридцать с лишним исписанных мелким почерком страниц, автор обозначен не был.
Я начал читать. Сперва с усмешкой, чувствуя, что зря трачу время. Но усмешка вскоре растаяла, а после первого же абзаца стало понятно, что о бесполезной трате времени речь не идет. У меня в руках был шедевр. Нет смысла оговаривать, что к избыточной восторженности я не склонен. Меня трудно привести в восторг, но в данном случае я был вынужден уступить мощной силе этого чувства. Я читал повести Гофмана и По, дивные романы де ла Мотт Фуке, малоизвестные, к сожалению, рассказы покойного Фиц-Джеймса О'Брайена, мрачные истории со всего мира, изученные мною от корки до корки, и говорю вам: за всю жизнь мне не встречалось рассказа, абзаца, строчки, которые можно было бы хоть отдаленно сравнить с сочинением, доставшимся мне при вышеописанных обстоятельствах; сочинением, превосходным и живостью описаний, и таинственностью интриги, и всеми другими качествами, характеризующими истинный шедевр жанра. Я прочел его и ощутил изумление. Прочел вторично и ощутил… соблазн. Оно было мое. Сам автор уполномочил меня считать этот текст своим; добровольно отказался от авторства, чтобы выручить меня из крайне затруднительного положения. Более того, он намекнул, что, подписав рассказ своим именем, я окажу ему услугу. Почему бы не поступить так, как он пожелал, спросил я себя, но тут же против этой идеи взбунтовалось мое лучшее «я». Смогу ли я и далее уважать себя, если присвою чужой труд? Я решился поступить более достойно: послать вам этот рассказ вместо своего, описав, каким образом он ко мне попал, – но тут рядом со мной вырос, словно из-под земли, знакомый демон, еще более порочный обликом и державшийся еще более властно, чем прежде. Со стоном откинувшись на спинку кресла, я провел руками по векам, пытаясь навсегда стереть ненавистный образ, но тщетно. Жуткое существо приблизилось – хотите верьте, хотите нет, – село на краешек кушетки и впервые обратило ко мне речь.
– Дурень! – сказал гость. – Над чем тут раздумывать? Смотри, в каком ты положении: взял на себя обязательство, которое должно быть исполнено, срок уже сорвал, в голове безнадежная сумятица. Предположим, до завтрашнего утра ты успеешь заполнить отведенные тебе в журнале страницы нужным количеством знаков, – но что это будет за текст? Бред, наподобие твоего августовского творения. Публика, если, паче чаяния, его увидит, решит, что ты окончательно выжил из ума; репутация будет погублена. С другой стороны, если завтра рассказ не отослать, с «Лентяем» придется распрощаться. У них вышел анонс, среди их известных авторов фигурируют твое имя и портрет. Думаешь, редактор и владелец журнала посмотрят сквозь пальцы на твой провал?
– С учетом моих прежних заслуг, почему бы и нет, – возразил я. – Я еще ни разу их не подводил.