Тайный воин

Всё так, но по тёмной улице вместо великого Богобоя брёл маленький скоморошек, потерянный и порядком хмельной. Не житель вершин – посередень с несколькими удачами. И как он, пеший, ни прыгай, всё равно будет грызть нутро страх: вот сейчас вновь прилетит из лесу Скворец. Взмахнёт крыльями на том конце площади. Зазвенит, запоёт. И глупые позоряне…

– …Скоморох… – шепнул в ухо голос. – Пора платить, скоморох…

Странный был шёпот. Бестелесный какой-то. Брекала остановился, завертел головой. Рядом никого не было. Он пожал плечами, двинулся дальше. Холодный воздух немного разогнал хмель, пятерушечник понимал, что хватил лишку. С крепкого пива ещё не то могло поманиться. Платить? Он в кружале разве не заплатил?..

Брекала шёл, переступая лужи, смутно жалея, что забрёл в «Барана и бочку». Далековато от Привоз-острова. Ну ничего. Не впервой.

Через сотню шагов улица вывела его к мостику через ерик. Брекала помедлил в некотором замешательстве. Он-то был уверен, что свернул на Позорную, а оказалось, его занесло на улицу Первых Кнутов. Наверно, в оплошке винен был голос, примерещившийся на перекрёстке. Мудрено ли, что свернул с прямохожего пути, потащился привычной тропкой, обходом кружал…

Этот мостик жители окрестных дворов прозвали Вонючим. Что ни вечер, с него выгоняли потерявших совесть пьянчуг, а самых злостных опур, бывало, с головой макали в ерик. Брекала, знавший об этом, разок посмеялся над бесстыдниками, отправив Тарашечку по кружалам, а после сюда. Он помнил: торговая площадь аж взвыла, когда болванчик порывался спустить штаны у перил. Люди хохотали и взвизгивали, гадая, уронит ли портки. И если уронит, то насколько дотошно окажется сделана кукла!

Пятерушечнику стало смешно, он забыл недавний испуг, остановился, злорадно взялся за гашник…

– …Скоморох, – вполз в ухо тот же шёпот, бесплотный и, чего уж там, жутковатый. – Слово отплаты требует, скоморох…

Усмешку вмиг стёрло. Какое такое слово?.. Брекала быстро оглянулся, предчувствуя, что опять никого не увидит. Вспомнилось проклятие, с горя брошенное в кружале. Уж не за него ли требовали воздаяния?..

О подобном лучше рассуждать у печного огня, а не на безлюдье да в густых сумерках. Знакомая улица сразу стала незнакомой и страшной. Из углов зловеще поползла тьма. Брекала неуклюже сорвался с места, пустился бегом.

Дыхания, отягощённого пивом, хватило ненадолго. Пятерушечник вновь зашагал, отдуваясь и спрашивая себя, что случилось. Какая ещё плата за слово, обронённое спьяну да в сердцах?.. Так судить, языки через один резать придётся. А с моста зачем убежал, чего устрашился? Дурной славы назавтра? Подумаешь! Нахохочутся и забудут. Заскучают по Тарашечке. Придут из-за занавеси его вызывать…

Когда впереди качнулась тень человека, беспамятно опиравшегося о забор, Брекала вспугнутым зайцем бросился куда глаза глядят. Влетел в кривой переулок, долго шарахался вдоль глухих заборов, всхлипывая и трясясь, пока сточная канава не вывела на улицу, вновь показавшуюся знакомой. Лапотная? Ржавая?.. Он толком не помнил.

– …Скоморох… – приподнял волосы на затылке шёпот из ниоткуда. – Не будет тебе пути, скоморох…

Брекала вскрикнул, зажал уши ладонями, опять побежал.

Позже он толком вспомнить не мог, как метался по городу, ища спасения за Полуденными воротами. Жуткий шёпот был всюду, он наполнял перекрёстки, плыл в клочьях пара над воргами, сочился с мелким дождём. Брекала затыкал уши, но мостовую дыбило и кренило, руки поневоле хватались то за мокрый каменный угол, то просто за воздух… и пошатнувшийся разум вновь окутывала липкая пелена:

– …Скоморох… слово твоё что свинец, скоморох…

Туманная граница шегардайского зеленца уже мнилась Брекале спасительным рубежом. Он так вомчался в знакомую мглу паоблака, словно вместе со слякотью городских улиц должны были остаться позади и все его страхи. Вот сейчас в лицо повеет чистый мороз, он единым духом одолеет последнюю оставшуюся версту… а утром откроет глаза в тепле заезжей избы – и, глядишь, посмеётся, вспомнив нынешний трус.

Деревья по вену Привоз-острова стояли в густом серебряном пуху. Из временного селенья торжан вкусно пахло жареной рыбой. Брекала вздохнул с облегчением, захотел есть, пригладил ладонями волосы.

Тонкая высокая берёза впереди содрогнулась сама собой, как от удара. В безветренном воздухе повисла и медленно поплыла в сторону полоса прозрачной куржи. Над землёй шествовала тень женщины с седыми распущенными волосами, в кручинной понёве.

– …Скоморох… ты недобрый сын, скоморох…

Брекала подвернул ногу, упал, забился в снегу, кое-как вскочил, снова чуть не упал… Начал кричать и не умолкал, пока не хлопнул дверью заезжей избы. Дворник и общники еле узнали его: без шапки, волосы дыбом, с головы до пяток в снегу.

В избе пятерушечник сразу бросился к печи. Приник к тёплому боку, заплакал и долго не смел покинуть припечка, чая обороны от ужаса, таившегося снаружи.

– Что стряслось? – испуганно дивились пособники. – Обобрали? Откулачили? Кто?..