Тайный воин

– Привезли, стало быть, обречённика… Ближника вашего, Кудаша. Пудовыми цепями опутанного… Под землёй в невольке держали… А потом на смерть повели. Господин котляр учеников напустил. Я-то кабальным тогда у них был, я одаль стоял… А уж честнóй ближник ваш им такого бою задал! Кому руку выдернул, кого насовсем испугал! Чуть всех по лесу не разметал, да слишком много их было. Тут пустили на него дикого дикомыта, на ножовщину гораздого, Скварку… Он в глаз ему и уметил. Ушёл к родителям честной ближник ваш… а тело без всякой правды зверям в чаще бросили. Вот так, добрый господин, всё и было.

Вожак хрипло выдохнул. Долго молчал. Ватажники кругом тихо переговаривались, мяли шапки, качали кудлатыми головами.

– А ты, значит, к нам подвалиться решил?

Лутошка хотел ответить, что собирался, вообще-то, переселенцев искать, но само собой выговорилось:

– Да, добрый господин.

– Я тебе не господин, – почему-то зло усмехнулся ватаг. – Мы тут люди вольные… и к вольности своей кого попало не допускаем. В кабале у котляров чем занимался?

Лутошка отвёл глаза, проворчал:

– А на меня унотов притравливали. Я по лесу бегал, они ловили. С копьями, с самострелами…

– И живой?

– Я усердие показал. Не всяк поймать мог.

– Значит, все ухватки тайные видел?

Лутошка ответил рассудительно:

– Все не все, врать не буду. А что видел, то видел. – Захотелось похвалиться, он наморщил лоб, добавил: – И круговину тамошнюю как свою онученьку знаю.

Вожак задумчиво кивнул:

– Что ж, поглядим на тебя… В общну что положишь?

– В общну?..

– А ты думал, с готового пить-есть будешь?

Улыбчивый Онтыка живо принёс Лутошкину заплечную суму.

– Отдашь волей, возьмём охотой, не отдашь волей, возьмём неволей!

– Где что добудем – всё братское, а общна – для чёрного дня.

– Мы – люди вольные, – повторил главарь. – Богатств не стяжаем, по сундукам друг от дружки не прячем… Показывай животы.

У Лутошки, срам сказать, были не животы, а сущая худоба. Латаные одёжки, огниво, лыжи, нож, самострел… Наземь вывалилась истёртая зепь и в ней моранская книжица. Её сразу подобрали, стали рассматривать.

– Грамоте разумеешь никак?

Лутошка покачал головой:

– На что мне…

– А книга зачем?

Он съёрничал:

– А в суму завалилась, когда уходил.

Ватаг засмеялся, за ним и вся шайка. Лутошка понял, что начал нравиться им. А он-то чуть было в утёк не рванул!..

– Ладно, – сказал главарь. – Будешь, значит, с нами по воле ходить и за людскую правду муки терпеть.

«Нам – воля, – отозвалось в душе острожанина. – Нам – воля…»

Доля седьмая

Опала

Полосу мороза постепенно сдувало западным ветром. Уходящая стужа притащила на хвосте позёмку, какой давно не видали. По всему старому полю между Кутовой Воргой и лесом колыхалось сплошное белое одеяло, человеку по грудь.

Не зная, чем ещё услужить великому гостю, хозяин распахнул рогожную накидку. Прикрыл от летучего снега котляра, подвязывавшего лыжи. Ветер покидал вольку суровый и неразговорчивый. Большак хорошо видел: тот, как проводил ученика, места себе не находил. Вскидывался на всякий шорох, на случайный собачий брёх. Тем и кончилось, что снарядился в путь ни свет ни заря. Не то спасать приёмного сына, не то ловить и наказывать. Он проверял юксы тщательно, неторопливо. Чтобы поменьше думать о них в пути, неблизком и непростом. А может, просто оттягивал предел своего доверия ученику?

Внутри зеленца, еле слышно сквозь все стены и посвист тащихи, но всё-таки внятно, тявкнул, залился лаем щенок. Большак оглянулся, насторожился, понял – который. И миг спустя – почему.

Сразу отозвались другие собаки.

Ветер тоже всё понял. Вскочил, как подброшенный, стал вглядываться. Стоял одной ногой на камысной площадке падласа, другой на снегу.

Догадка не обманула. У края прибрежного леса в плавном покрывале позёмки наметился вихрь. Не подлежало сомнению: к вольке кто-то мчался на лыжах. Нёсся, точно с радостного свидания, от девки, не чуя ног, оперённый краденым счастьем.

Ветер посмотрел, как близилось, пропадало, вновь обозначалось летучее пятнышко. Хмыкнул. Сбросил лыжу с ноги.

Ворон вправду вылетел к ним на крыльях, раскидывая снежную заверть, приплясывая на ходу, от уха до уха сияя таким победным восторгом, что озарилась ночь.

– Учитель!..

Ветер окинул его намётанным взглядом. Не ранен, не болен…

– Я ждал тебя раньше, – сказал он невозмутимо. – Где ты шатался?

– Я…

– А доброму хозяину поклониться?

Ворон виновато повернулся к большаку. Ударил поясным поклоном ему и другим воржанам, вышедшим проводить Ветра. Из плетёного наплечного кузовка посунулись длинные сколотни, которых не было прежде.

– Учитель…

Ветер кивнул:

– Ты перво-наперво отцу донеси, видел ли сына.

Ученик вовсе смутился, зачем-то снял рукавицы.

– Как не видел! Он там живой, гоит поздорову со святым дедушкой и Люторадом… Гостинчику возвеселился, кланяться велел батюшке, матушке, всем семьянам… Я его на торгу встретил, он за жрецами сумку носил. Вот.