Таёжная кладовая. Сибирские сказы

– Вот уж не думала, что ты окажешь себя столь неблагодарным. Я же отпустила тебя только Никитка проводить-выручить. А ты и сам ушёл. Теперь пришлось мне из-за тебя и парнишонку на болото забрать. Так что вперёд знай: ты упрям, а я упрямее. Ты, знаю, хотел бы, чтобы я воротила тебе твой собачий разум? Нет! Этому никогда не бывать. Только с моим отбытием либо со смертью возможно всему стать на свои места. А пока я тут, на вашей земле, мне необходим помощник с твоим чутьём, пониманием и сноровкою. Но для роли моего доверенного в тебе мало было природного соображения. Вот почему я поменяла его на разум твоего бывшего хозяина. Видишь ли, человек в подручные мне не годится. Володей Кумань не менее разговорчив, чем остальные люди. А я не желаю, чтобы кто-то обо мне узнал больше нужного. Да и сердцем своим человек настолько глуп, что страшится любой непонятности. И этот великий страх невежества толкает его уничтожать всё для него непостижимое, неподатливое. К тому же он ещё и труслив. Оттого-то, для уничтожения нежелаемого, он часто покупает невежество ближнего. И чем глупее человек, тем он продажней, тем безжалостней. Жизнь на такой основе тормозит развитие земного разума. Тебе даже представить мудрено, как далёк рассудок землян от того совершенства, когда его направленная сила обретёт умение присваивать волю низших, творить из недоумков счастливых рабов одним лишь только желанием воли…

Глаза дьяволицы, по мере изменения её настроения, резко меняли цвет огня. То они полыхали пожаром, то рдели закатным заревом, то плескались блёстками неспокойной реки, а то вдруг сквозили такой чернотой, что втягивали в себя на время Санькину память. Моменты такие были, правда, коротки и только потому, видать, Санька не выскакивала из-за куста, не шла на белый настил покорствовать дьяволице.

– Примером счастливого раба можете служить на земле вы, собаки, – продолжала высказываться тем временем Явлена. – Одна беда – соображения в вас маловато. Вот почему была я вынуждена поменять твой пёсий толк на Володеев. Зато жене Володеевой я оставила полный её разум. Воспользовалась только её телом. Ты должен понять, что прежней своей плотью, появись такой среди землян, я бы вызвала конец света, как у вас говорят. Люди бы с ума посходили. А теперь? Кто поймёт, что я не человек? Глаза выдадут? Но глазами с Андроною я поменяться не могу. Без своих глаз я – ничто. Они излучатели воли моей! Ну, это – невеликая беда. Во взгляде моём и таится самая главная опасность для землян: он парализует волю в один миг. Всякий, посмевший глянуть на меня в упор, останется ничтожеством, пока я того захочу! А я вольна длить и свою, и чужую жизнь сколько угодно…

Глаза её полыхнули вновь чёрным огнём, затем вспыхнули солнцем, и она воскликнула:

– Скоро, очень скоро я подчиню себе всё земное невежество и тогда… Пусть только попробуют сунуться ко мне те, которые ищут меня во Вселенной! Я двину на них полчища подвластной мне глупости. О, направленная косность! Она способна пожрать собственное дитя.

Явлена расхохоталась хмельно, как пьяный барин. А потом призналась Шайтану:

– Вот видишь, тебе я могу сказать всё. Этим ты для меня и хорош: всё понимаешь, но ничего, никому не сумеешь разболтать. Могу доверить тебе ещё большее. Последнее моё открытие позволило мне бывать среди моих преследователей! – При этом она уставила палец в небо. – Знать их помыслы, определять место в пространстве. И они, – опять расхохоталась она, – они посмели со мною спорить! Хочешь, – вдруг спросила Шайтана Явлена, – я теперь же, сейчас перенесу сюда, – указала она на помост, – их полное подобие? Хочешь? – повторила она и стала пояснять. – Только тебе не услыхать их голосов. Они говорят на столь высоком охвате звука, которого земной слух не достигает. Да и не вынесли бы земные нервы этих звуков. Но хватит с тебя и увиденного. Только – ни гугу! Иначе – беда! Поток зримого способен захватить волны твоего голоса и вместе с тобою унести в простор Вселенной!

Тут бы, на Шайтановом месте, кто угодно закаменел. Явлена же тронула рукой богатое своё ожерелье, побежала кончиками пальцев по его камушкам… Как бы в ответ по белому настилу заплясали радужным многоцветьем быстрые искорки. Когда же огневые брызги принялись свой перепляс замедлять, Санька узрела, как над всем простором лобного места взялись образовываться из ничего какие-то сусеки, что ли, сундуки ли высокие. Они имели наклонные крышки, усыпанные сплошь опять же огоньками да ещё кнопками разными, в добрый ноготь величиной…

Скоро предстала перед тайно глядящей Санькою не то лавка торговая какая, не то контора. Она была обустроена вкруговую этими самыми кнопчатыми сусеками по всему белому настилу.