– Знаю. Мне тоже жаль. Но ты прав насчет парламента. Он будет прибирать к рукам все больше и больше власти. Там и станут заключаться самые крупные торговые сделки. Я присмотрю за деньгами, и вместе мы сможем направлять Кулума и помогать ему. Как чудесно все получилось с Уинифред, а?
– Да, слава Богу!
– У Кулума, похоже, вполне определенный взгляд на некоторые вещи?
– Он очень молод. Рональда воспитывала детей… Ну, она понимала Писание слишком буквально, как тебе известно. Когда-нибудь Кулуму придется повзрослеть.
– Что ты намерен делать в отношении Гордона Чэня?
– Ты имеешь в виду его и Кулума? – Струан наблюдал за полетом морских чаек. – С этим придется разбираться сразу же, как только мы вернемся на Гонконг.
– Бедный Кулум! Взросление дается нелегко, не так ли?
– Взросление никогда не бывает легким, – покачал головой Струан.
После короткой паузы Робб спросил:
– Помнишь мою Мин Су?
– Да.
– Я часто думаю, что сталось с ней и ребенком.
– Робб, денег, которые ты дал ей, хватит на то, чтобы она могла жить как принцесса и нашла себе замечательного мужа. Она сейчас наверняка жена какого-нибудь мандарина. Не стоит за них переживать.
– Маленькой Изабель теперь должно быть десять. – Робб позволил себе скользнуть в ласковые объятия воспоминаний, где звенел ее смех и жила радость, которую Мин Су дарила ему. Так много радости, подумал он. Мин Су за один день давала ему больше любви, доброты, нежности и сочувствия, чем Сара за все годы их брака. – Тебе нужно жениться еще раз, Дирк.
– У меня еще будет время подумать об этом. – Струан рассеянно взглянул на барометр. Прибор показывал 30,1 дюйма, «ясно». – Робб, когда станешь тайпаном, Кулуму спуску не давай.
– Не волнуйся, не дам, – ответил Робб.
Когда Кулум поднялся на палубу, клипер перевалился на другой борт и вырвался из пролива, который образовывал с Гонконгом крошечный прибрежный остров Тун-Ку-Чау. Корабль быстро выскользнул из горловины пролива, зажатого меж высокими скалами, в открытое море и взял курс на юго-восток. Другой остров, покрупнее, Пок-Ли-Чау, лежал в двух милях по левому борту. Свежий северный муссон срывал пену с волн, над морем висело серое покрывало облаков.
Кулум стал пробираться вперед, тщательно обходя аккуратно скрученные канаты и тросы. Он прошел мимо рядов пушек, тускло отсвечивавших начищенными боками, и подивился чистоте и порядку на всем корабле. На Гонконге он поднимался на борт других торговых судов и везде видел грязь.
Левый гальюн оказался занят двумя матросами, поэтому он осторожно перебрался через борт в правый. Уцепившись за веревки, он с большим трудом спустил штаны и опасливо присел над сеткой.
Подошел молодой рыжеволосый матрос, ловко перемахнул через фальшборт в гальюн и снял штаны. Он был босиком и, присев, не стал держаться за веревки.
– С чудесным вас утречком, сэр, – поприветствовал он Кулума.
– И тебя также, – ответил Кулум, угрюмо держась за веревки.
Матрос управился быстро. Он потянулся вперед к фальшборту, взял из коробки квадратик газетной бумаги и подтерся, потом бросил бумагу вниз и подвязал штаны на поясе.
– Что это ты делаешь? – спросил Кулум.
– Что? А, вы это про бумагу, сэр-р? Разрази меня гром, если я знаю, сэр. Это вроде как приказ тайпана. Вытирай задницу бумагой или лишишься платы за два месяца и просидишь десять суток в чертовом карцере. – Матрос рассмеялся. – Тайпан горазд на всякие шутки, прошу прощения, сэр. Но это его корабль, так что, если сказано вытирать задницу, мы ее и вытираем. – Он легко спрыгнул на палубу, окунул руки в ведро с морской водой и поплескал ее себе на ноги. – Руки чертовы тоже мой, клянусь Богом, и ноги тоже, или отправляйся в карцер! Прямо чудно все это. Ни дать ни взять сума… Прошу прощения, сэр-р. Но вы только подумайте: руки чертовы мой, чертову задницу вытирай, каждую чертову неделю мойся целиком и каждую чертову неделю меняй одежду – не жисть, а прямо мука, провалиться мне на этом месте!
– Как же мука, черта с два, – откликнулся другой матрос, он жевал табак, облокотившись на фальшборт. – Плату получаешь звонкой монетой? И всегда, черт побери, в срок, клянусь Господом! Жратва, что у твоего принца за столом. Да еще призовые деньги. Какого же рожна тебе еще надобно, Чарли? – Потом обратился к Кулуму: – Уж не знаю, как тайпан это делает, сэр, да только на его кораблях болезней и цинги меньше, чем на любых других, сколько их тут ни плавает. – Он выпустил изо рта на ветер длинную струю черной от табака слюны. – Так что я свою задницу вытираю и всем при этом доволен. Прошу прощения, сэр, на вашем месте, сэр, я сделал бы то же самое. Тайпан страх как любит, когда его приказы выполняются!
– Взять рифы на брамселях и бом-брамселях! – прокричал с юта капитан О́рлов неожиданно мощным для такого маленького человечка голосом.
Моряки ловко отдали Кулуму честь и присоединились к тем, кто уже карабкался наверх к парусам.
Кулум воспользовался бумагой, вымыл руки и спустился вниз к отцу и дяде, где стал ждать подходящего момента, чтобы вступить в разговор.
– Какой смысл в том, чтобы пользоваться бумагой?