Тайпи (Шпет)

Мы никогда раньше не видели островитян в таком хлопотливом и возбужденном состоянии, и это, несомненно, доказывало, что события, подобные сегодняшнему, происходили редко. Когда я подумал о том, сколько еще пройдет времени, прежде чем опять появится случай бежать, мне стало бесконечно жаль, что у меня нет сил воспользоваться этой первой возможностью.

Из того что мы могли понять, было ясно, туземцы очень боятся опоздать к прибытию лодок и не сделать нужных приготовлений. Слабый и хромой, я все же отправился бы с Тоби тотчас, если бы Кори-Кори не только не отказался взять меня, но и не выказал бы решительного сопротивления нашему намерению оставить дом. Остальные островитяне были также против наших планов и казались опечаленными и удивленными принятым мною решением. Я ясно видел, что хотя мой слуга старался скрыть, что удерживает меня от попыток двинуться, он тем не менее решил препятствовать осуществлению моего желания. Мне показалось, что в этом случае (как часто это бывало впоследствии!) он исполнял приказания какого-то другого лица.

Тоби, который решил сопровождать островитян, как только они будут готовы отправиться, и который поэтому не проявлял такого волнения, как я, теперь заявил мне, что мои надежды достигнуть берега вовремя и воспользоваться той возможностью, которая там может предоставиться, — неосуществимы.

— Разве ты не видишь, — говорил он, — туземцы и те боятся опоздать. Разве ты поспеешь за нами? Я бы сам побежал вперед, если бы не опасался, что слишком большая стремительность вызовет их подозрения и разрушит все надежды на освобождение. Если ты попытаешься казаться спокойным и равнодушным, ты успокоишь их подозрения, и я не сомневаюсь, что тогда они позволят мне идти с ними на берег, предполагая, что я иду только из любопытства. Если мне удастся пробраться к лодкам, я дам знать о положении, в котором тебя оставил, и тогда могут быть приняты нужные меры для нашего побега.

Я не мог не согласиться с его доводами, и так как туземцы уже закончили свои приготовления, я с живейшим интересом следил, как будет встречено намерение Тоби. Как только они поняли, что я собираюсь остаться, они не стали возражать против его предложения и даже встретили его с радостью. Их странное поведение немало удивило меня и придало последующим событиям еще большую таинственность.

Островитяне поспешно шли по дороге, ведущей к морю. Я горячо пожал руку Тоби и дал ему мою соломенную шляпу для защиты от солнца, так как свою он потерял. Он торжественно обещал мне вернуться, как только лодки отвалят от берега, и через несколько минут исчез за поворотом.

Вскоре по дороге прошли последние отставшие туземцы, и крики тех, кто шел впереди, замерли вдали. Часть долины, в которой находился наш дом, казалась совсем покинутой обитателями, остались только Кори-Кори, его престарелый отец и несколько дряхлых стариков.

Перед заходом солнца островитяне начали понемногу возвращаться с берега, и среди них, когда они приближались к дому, я старался различить фигуру моего товарища. Но они проходили мимо один за другим, и я не видел его. Предполагая все же, что он скоро появится, я терпеливо ждал, что он вернется вместе с прелестной Файавэй. Наконец, я увидал старую Тайнор и следом за ней девушек и юношей, которые обычно жили в ее доме. Но с ними не пришел мой товарищ, и, предчувствуя беду, я стал настойчиво добиваться причины его запоздания.

Казалось, мои упорные вопросы смущали туземцев. Все их объяснения были разноречивы: один давал мне понять, что Тоби вернется очень скоро, другой — что он не знает, где Тоби, а третий, неистово ругая Тоби, уверял меня, что он улизнул и никогда не вернется. Мне казалось в то время, что они пытались скрыть от меня истину из опасения, что я не перенесу ужасного несчастья.

Боясь, что какая-нибудь беда стряслась с Тоби, я отыскал юную Файавэй и постарался узнать, если возможно, правду.

Это нежное существо уже давно привлекло мое внимание не только своей исключительной красотой, но и выражением особенной понятливости и человечности. В ее обращении со мною, особенно когда я лежал на циновках, страдая от боли, сквозила нежность, которую нельзя было не понять или не заметить. Когда бы она ни вошла в дом, на лице ее я читал живейшее участие к себе. Приближаясь ко мне, она поднимала слегка руку в знак сочувствия, а ее большие лучистые глаза пристально смотрели в мои, когда она ласково шептала: «Ав-а! Ав-а! Томмо!» — и грустная садилась около меня.

Таков милый образ, в каком являлась мне Файавэй. Надеясь на ее чистосердечие и понятливость, я обратился к ней, встревоженный исчезновением Тоби.

Мои вопросы явно огорчили ее. Она оглядывалась кругом то на одного, то на другого из стоящих рядом, как бы не зная, какой мне дать ответ. Наконец, уступая моим настойчивым просьбам, она дала мне понять, что Тоби уехал вместе с лодками, которые подходили к берегу, но обещал вернуться по прошествии трех дней.