Тайрин

– Я не знаю. Но если это не он? Не надо выносить сор из избы. Книги перепишем, перед заказчиком извинимся…

– Они испортили подлинник «Истории…», его не восстановить!

– Восстановим. Никто не заметит, настоящих знатоков у нас мало, и они вряд ли будут заказывать такие книжки.

– Но…

Мастер Гута сдавил Тумлису плечо.

– Я не позволю навредить моей мастерской, – сказал он твердо.

– Но тогда они навредят нам!

– Тумлис! Отдайте мне книги. Забудьте. Слышите? Кто наш заказчик? Я сам договорюсь с ним.

Гута вырвал книги из рук Тумлиса и отошел с ними к окну.

Тари, Тари, огненная девочка, веселая и живая! Даже годы, проведенные за столом в мастерской, не смогли победить твой непокорный дух.

– Это кто-то из наших, – выдохнул Тумлис ему в спину. – Это сделал кто-то из своих. Я понял. Никто больше не мог. Кого вы выгораживаете?

Мастер Гута молчал. Тумлис развернулся и тихо вышел из мастерской, плотно прикрыв за собой дверь.

Тари, Тари… Гута горько усмехнулся. Надо же! Одна из побежденных народов подарила ему счастье семейной жизни и неизбывную боль потери, а вторая – положила конец его карьере, свободе и, скорее всего, жизни. «Впрочем, – подумал он, – ты – риланец, Гута, и кто вы, как не одни из побежденных?» Тари, Тари… Он не сердился на нее. Он понимал: она могла прервать его спокойную жизнь гораздо раньше и более подлым способом. Он-то видел, подглядел украдкой, как она старательно прячет под бумагами на его столе ту страшную книгу, написанную его отчаянным братцем!

О Лура! Когда Гута увидел, что он отправил ему в подарок (да еще таким способом!), он пришел одновременно и в ярость, и в отчаяние. Да в своем ли уме его брат?! Этот гений, запертый в башне Ветров своими страхами и выдумками, добровольно отказавшийся от благ цивилизации, потому что его-де «мучает совесть»! Будто это он, он, а не его давние предки продали Рилу императору за право быть книжниками! Вот и сидит он, великий исследователь и ученый, в своей круглой башне, смотрит на бескрайнее небо, редеющий лес под ним и ненавистный город. И пишет свои страшные книги. Книги, которые погубят Гуту.

«Реестр исчезнувших народов» бесценен. Если его уничтожат (а его, конечно, уничтожат, когда найдут), если убьют и брата, чья голова хранит все эти сведения (а его обязательно убьют, он ведь не постеснялся поставить свое имя на обложке рукописи!), то последние сведения о погибших народах будут потеряны навсегда.

Гута вздрогнул и решительным шагом вышел из мастерской. Он поднялся к себе в комнату, осмотрел шкафы и стал отбирать книги. Анатомический атлас, подаренный Янитой, «Реестр исчезнувших народов», написанный братом, его же «Миры и пространства», старая книжка «Братство», которую он любил в детстве и которую смог спрятать перед Вселенским костром… Еще два десятка важных, ценных, существующих, скорее всего, в единственном экземпляре. Он сложил их в мешок, мешок хорошенько завязал и отнес в тайник, про который знали только он и его брат. Потом сжег все свои заметки и наброски романа об одиноком мастере над словами, который тайно учит читать девочек, работающих в мастерской. А потом в его дверь постучали.

Было три часа ночи.

Мастера Гуту вели через весь город куда-то на окраину два очень вежливых человека. Со стороны, наверное, эту троицу можно было принять за приятелей, возвращающихся с затянувшейся вечеринки, если бы не некая схожесть скупых, заученных телодвижений его конвоиров. «Хорошо, что улицы безлюдны в этот час, – подумал Гута. – Не хватало еще, чтобы на меня глазели». Он шел и думал, что будет говорить на допросах.

«Отпустите их, – скажет он. – Я спровоцировал ее. Я научил ее читать и подсунул эту книгу. Ее семья ни о чем не догадывалась».

«Зачем?» – спросят они. И что ему ответить тогда? Как объяснить им, что он по-своему понимает слова великого Ригантэра, высеченные в зале Приветствий? Он убежден: нельзя лишать человека корней. Каждый человек должен знать, кто он, откуда и как жили его предки. Без этого все мы – безликая масса, серая, равнодушная, бесправная… Но говорить это им не имеет смысла. Он скажет им вот что. «Я влюбился, – скажет он, да, так и скажет, этому они поверят. – Она молодая и красивая, я одинок. Может, я даже женился бы на ней, а ведь женам книжников можно учиться читать. Не хотелось терять время, все-таки я уже не молод, – да, так и скажет. – Я уже не молод. И это я, и только я, рассказывал ей о Хофоларии». Но зачем? Они ведь спросят, не могут не спросить, это же самое главное, ключевое. Не книга их тревожит, о нет! Подумаешь, книга! Они их тысячами сожгли на костре тогда! Нет, они будут искать хофоларов, живых, настоящих хофоларов, тех, кто помнит, что он – хофолар. Лура говорил, по всей земле осталось едва ли больше сотни хофоларов – крупицы огромного, древнего, прекрасного народа. Если они начнут искать в Риле хофоларов, то найдут, конечно, найдут и истребят.