Так говорил Бисмарк!

– Я знаю, – рассказывал шеф в дальнейшем разговоре, – как я с ним (имя нельзя было расслышать) находился однажды перед папертью церкви в Бекштейне. Тогда прибыл король, и я предложил приветствовать его наподобие трех ведьм в Макбете: «Приветствуем тебя, тан Лауенбурга, приветствуем тебя, тан Киля, приветствуем тебя, тан Шлезвига!» Это происходило в то время, когда я заключил гаштейнский договор с Бломом. Тогда я в последний раз в моей жизни играл в «Quinze». Хотя я более уже не играю, но этот раз я играл так легкомысленно, что все присутствующие не могли надивиться. Но я знал, чего я хочу. Блом слыхал, что люди лучше всего распознаются при игре в Quinze и хотел это испытать. Я подумал: погоди же, ты меня узнаешь! Я проиграл тогда двести талеров, которые, таким образом, подарил на службе его величества и мог бы поставить их на счет. Но я ввел Блома в заблуждение. Он принял меня за человека отважного и сделал уступку.

Разговор обратился затем к Берлину; кто-то заметил, что он с каждым годом все более и более становится столичным городом, между прочим, и в образе мыслей, и в чувствах и что это до известной степени действует на представителей города.

– В эти последние пять лет они очень изменились, – сказал Дельбрюк.

– Это справедливо, – возразил шеф. – Не то было в 1862 году, когда я впервые должен был иметь дело с этими господами; если бы только они знали, какую степень презрения возбудили во мне, они никогда не были бы потом со мною в хороших отношениях.

Речь перешла на евреев, и министр пожелал узнать, почему имя Мейер так часто встречается у них.

«Это имя немецкого происхождения и в Вестфалии означает «земледелец», а евреи прежде никогда не владели землей».

– Прошу извинения, ваше сиятельство, – возразил я, – это имя еврейского происхождения. Оно уже встречается в Ветхом Завете и в Талмуде и значит, собственно, Мейр, находящийся в связи с блеском, светом, так что оно значит «освещенный», «блестящий», «испускающий лучи».

«Вот и имя Кон очень обыкновенно между ними, – спросил потом шеф, – что может оно значить?

Я ответил, что оно означает «священник» и прежде писалось Коген; из Когена образовалось Кон, Кун, Коган, Кан, а Кон и Кан иногда превращаются теперь в Ган». Последнее замечание вызвало смех.

– Да, – продолжал министр, – я того мнения, что они могли бы улучшиться путем скрещивания. Результаты этого вовсе не дурны. Он назвал несколько дворянских домов и прибавил: «Все это очень умные и милые люди». Потом он закончил следующим размышлением, выпустив среднюю посылку, которая, вероятно, указывала на случай браков знатных христианок, дочерей немецких баронов, с богатыми или даровитыми евреями. «Впрочем, гораздо лучше обратное, когда христианин немецкой крови женится на еврейке. Деньги точно также приходят в обращение, и получается недурная раса. Я не знаю, что я мог бы в этом отношении посоветовать моим сыновьям».

Весь вечер работал. Румыны находятся, по-видимому, в большом затруднении, но державы не помогут им. Англия и Австрия по меньшей мере равнодушны к ним; Порта не убеждена, что соединенные княжества не принесут ей вреда; Франция стоит вне вопроса; император Александр относится доброжелательно к князю Карлу, но все-таки не вмешается в его дела. От Германии, не имеющей никаких жизненных интересов в Румынии, также нельзя ожидать какого-либо шага в этом направлении. Поэтому, если князь не сумеет сам выйти из затруднения, он хорошо сделает, если откажется от престола, не дожидаясь того, чтобы его вынудили к этому. По-видимому, Бейст тою депешею, которою он отвечал на указание о предстоящем соединении немецкого юга с севером, вступил в новый фазис своих политических воззрений, и весьма возможно, что при нем разовьется и укрепится благоприятное отношение между обеими вновь образовавшимися державами – Германией и Австро-Венгрией.

Шеф в половине одиннадцатого сошел вниз к чаю, за которым присутствовал и граф Билль Бисмарк. Абекен вернулся от двора и привез известие, что крепость Перон с гарнизоном в три тысячи человек капитулировала. Шеф, рассматривавший в это время «Illustrirte-Zeitung», вздохнул и проговорил:

– Опять три тысячи человек! Если бы по крайней мере можно было коменданта утопить в Сене ввиду того, что он нарушил свое честное слово.

Это дает толчок к разговору о множестве пленных в Германии, и Гольштейн думает, что было бы весьма полезно отдать их внаем Струсбергу для постройки железных дорог.

– Лучше было бы, – говорит шеф, – если бы русский император согласился поселить их в виде военных колоний за Кавказом. Говорят, это прекрасные страны. Для нас такие массы пленных составят серьезное затруднение после мира. Пожалуй, только у них в этом случае будет армия, уже успевшая отдохнуть; пожалуй, только и возможно будет отдать их Наполеону. Ему нужны двести тысяч преторианцев, если он захочет держаться.

– Разве он действительно думает вернуться к управлению? – спрашивает Гольштейн.