Так громко, так тихо

– Подождет он! Еще бы не подождал! Проблемы ваши – а корячиться мне! Я-то тут при чем?!

Она-то тут при чем?

– Ни при чем.

– Три рабочих дня по закону! По-за-ко-ну! Видите – полку?! Видите – книжку синюю?! Видите?! Почитайте-ка! По-чи-тай-те!

– Верю на слово.

Еще бы не поверил.

– Работать не даете! Совсем! – вздымая в воздух пыль и песок, вытягивается во весь рост сокрушитель и пожиратель парнокопытных. – Только сяду за отчет – и сразу кто-то приходит! Ско-о-олько мо-о-ож-но-то?! А?! Вы меня уничтожить хотите?! До инфаркта довести?! В петлю загнать?! А?! А?!

– Извините (пожалуйста), пожалуйста (извините). Я вообще-то в первый раз заказываю. Раньше вас не тревожил.

– Все вы так говорите! Все! И каждому срочно!

Да-да. Каждому срочно.

– Пишите заявление на имя руководителя! В шапке – должность и фамилия! Дата – сегодняшняя! В темпе! В темпе! Сро-о-оки горят!

Беззубая жертва лихорадочно заполняет бланк, умасливает альфу коробкой конфет – и спасается бегством. Я сижу в своем крошечном кинозале и умозаключаю, что происходящее является ничем иным, как дичью и зашкваром. Ставлю документалке две звезды. Запихиваю в рот горсть глицина.

– Коллега, почему вы грустите? – спрашивает начальница, наливая в граненый стакан лошадиную дозу валокордина. – Не грустите. Не положено.

Молчу. Не вступаю в контакт.

Потому что я не грустная. И потому что иди ты в лес.

Не вступаю в контакт. Молчу.

Опасаясь приступа губительной грубости и дурости, думаю: каждой твари – по паре. Если ты найдешь свою пару – ты успокоишься, а, тварь?

* * *

Ровно в семнадцать тридцать выключаю методично зависающий компьютер. Складываю в органайзер ручки и корректоры, зажимы и скрепки, мощь и энергию. Обращаю внимание, что кактусам на подоконниках, кажется, пришел закономерный конец.

Несчастные. Позабытые. Посеревшие.

Взяли пример с меня.

Получаю разрешение забрать один горшок домой. Укутываю беднягу в пакет с цифрой пять. Прижимаю к урчащему животу.

На выходе – запинаюсь о ведро, выручающее неотремонтированную крышу, и выкатываюсь наружу громыхающей тележкой.

Между тем воздух на улице дивно прохладен и свеж.

Дождь к вечеру прокачал себя до снежной жижи, размазал границы световых инсталляций в центре бульвара. Я прохожу под рассеянным изумрудным лучом грабителя-банка и думаю о том, что дождь, снег и хандра – наши самые верные спутники. Что хандра, снег, дождь и ноябрь у нас даже летом.

Что со всеми нами что-то не так.

Мутное, бессознательное беспокойство.

Тревожное наблюдение за коликами в ребрах, за болью в животе, за пульсацией в голове: а вдруг? а если? только бы не к врачу, только бы не в коридорное столпотворение!

Бесконечная неудовлетворенность реальностью.

Отсутствие великой цели.

Непонимание, почему мы, для чего мы, кому мы.

Будни тянутся медленно, как застывающий гудрон, ненавистные будни, поймавшие нас в ловушку, высасывающие силы день за днем, день за днем, сжирающие молодость, якорем удерживающие на одном и том же месте, ударяющие внезапно свалившейся дряблостью, как оплеухой.

Упадок.

Социальные сети призваны играть роль заглушки, роль тонированного окошка, за которым можно спрятаться от рутины и увидеть красивые картинки из жизни своих идолов и божеств – блистательных, недоступных, совершенно равнодушных к многочисленным подписчикам, рассуждающих с легким или даже не легким презрением: комментируйте, обсуждайте, повышайте рейтинги, меняйте систему ценностей, но не приближайтесь к нам, не смейте засорять начиненный под завязку директ.

Кактус легким уколом выражает согласие:

да-да, вот же самодовольные ублюдки.

да-да, люди по натуре своей – высокомерное говно.

да-да, высокомерное – но такое одинокое, одинокое говно.

Разумеется, дружочек, философствую я, и пакет твой идентичен пакетам на человеческих головах, и горшки неподъемны, такие дела, говорю, дружочек, мы же не любим друг друга – ибо мы не знаем друг друга, мы же не знаем друг друга – ибо мы боимся открыться друг перед другом: а ну как ужалят? а ну как клыками вопьются? нет, спасибо, лучше не рисковать, наверняка продажи презервативов и тестов на беременность рухнули лет так десять назад.

– Смотри, куда прешь! – толкает меня в бок ширококостная дама. – Укурилась, что ль?!

Отпрыгиваю в сторону, подальше от края платформы.

С лязганьем проносится юбилейный поезд.

– Долбаная, бл**ь, хабалка! – гавкаю я. – Неужели так трудно быть вежливой?!

Кулаки требуют отдушины, жаждут показательного суда, но ширококостная дама уже исчезла. И кактус молчит. Кажется, вышел из чата.

Ну ок.

Перегоревшая и выжатая, словно половая тряпка, достаю наушники.

Пытаюсь абстрагироваться.

Не получается.

* * *

Хорошо дома. Приятно. Спокойно.

Никакой работы. Никаких хамов. Никакой слякоти.

Лишь диван с продавленным матрацем. Лишь фонарики лунные. Лишь кактус политый, счастливый, делящий полочку с кукольными суккулентами.

Лишь сериальчик новый про маленькое зеленое существо, путешествующее в летающей люльке и умеющее движением руки творить волшебство.

Чудно.

Сериальчик интересен ровно настолько, насколько неинтересна моя жизнь.