Так и будет?

— А что ты здесь делаешь? Какими судьбами? Заходи, на пороге не стой!

Он спрыгнул с постамента, и они крепко пожали руки. Пьер смотрел на Саву, как на явившуюся миру тайну вселенной. Сава был безумно рад встрече, но был более спокоен.

— Я нашел тебя, Сава! Нашел! — эмоционально говорил Пьер.

— А я и не сомневался, Пьер, — заулыбался Сава — ты вообще единственный человек, в ком я никогда не сомневался. Я знал, что ты будешь меня искать и найдешь. Живого или… Ну, впрочем, пойдем пройдемся, поговорим, а то у меня даже присесть толком негде.

— Пошли! На берег? — быстро ответил Пьер.

— Нет, в горы!

Они поднялись на плато горы, и присели на него, вытянув вниз ноги на склон.

— Вид необыкновенный, правда? — спросил Сава.

— Да. Вид то, что надо. — отрывисто от усталости ответил Пьер.

— Дыши глубже, выдыхай дольше — поможет.

Пьер последовал совету, и его дыхание через полминуты пришло в норму.

— Пьер, — начал Сава, смотря вдаль на море — давай я тебе сам все расскажу. Я догадываюсь, что вопросов у тебя куча, и даже могу их предсказать.

— Ты даже не представляешь сколько. Я и сам не представляю.

Сава глубоко вдохнул и продолжил:

— В начале было слово… — он, улыбнувшись, бросил взгляд на Пьера.

Оба громко заржали так, что их слышно было даже на подступах горы…

Глава 27. С пятнадцатого

После победоносной атаки на антигосударственную ячейку, войска двинулись к главному штабу, откуда их должны расформировать по местам пребывания. Савелий сутуло шел в толпе, постоянно озираясь в поисках Тафьева. Руки, держащие автомат Ригерта, дрожали как у немощного старика. Ему уже не было страшно от войны или радостно от победы, ему было никак.

Дойдя до расположения в генштабе, он зашел привести себя в порядок перед посещением «высоких кабинетов», где будут оглашены поздравления и дальнейшая судьба. В душном сортире, совершенно непохожем на клозеты Центрального округа, он открыл проржавевший кран, откуда полилась тепло-горячая коричневатая вода.

Отмыв кое-как лицо и руки от слоев песка и пыли, он посмотрел на себя в зеркало, выискивая недочеты для представительской внешности. Вероятно, именно это и было последней каплей для его психики и мировоззрения. В зеркале он увидел не себя, а худого запыленного сутулого старика — слишком тяжело для него дались тяготы и лишения. Он смотрел в зеркало и пытался представить себя в пиджаке, лакированных туфлях и с золотыми часами на руке. Это бы выглядело так смешно и нелепо, что он тотчас отбросил эти мысли.

— Юго-восточный округ. Следующий! — громко скомандовал военрук, протягивая Савелию военный билет и счетчик.

— Господин военрук, так я с Центрального. — ответил Сава.

— Сам как-нибудь. Только смежные округа. — отрывисто ответил военрук.

С момента выдачи ему билета до момента высадки на приграничной территории Юго-восточного округа прошло не больше пяти часов. В неопрятной затасканной форме, пыльных сапогах и с растерянным взглядом он стоял на вокзале, пытаясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Его «братьев по окопу» встречали семьи, дети и родители. Радовались и плакали. А Саву на вокзале встречала только его родная Великая Экономика…

Хорошо, что у него были деньги на счетчике и хоть какое-то понимание, что ему нужен центральный вокзал. Он взял первое же такси и отправился туда. По военному билету он мог перемещаться по всему Единому Государству беспрепятственно до приказа об отмене привилегий. По слухам, давалось чуть-ли не полгода на осваивание после войны.

15 июня, вечер, вокзал, льготный билет, поезд по Центрального округа, опять такси… Сава стоял на пороге своей просторной, хорошо обставленной квартиры и не знал, куда себя деть. Он так надеялся, что почувствует облегчение или что-то вроде того, когда приедет домой. Но этого не произошло. Он чувствовал себя чужим, промокшим котом, который пытается урвать кусок колбасы со стола. Спустя неделю скитаний в четырех стенах и на ближайших улицах. Он даже хотел позвонить Пьеру, которому он бы доверил свое состояние без раздумий, но почему-то не осмелился. На улицах Сава наивно заглядывал прохожим в глаза, как будто спрашивая совета «Что ему делать». Юридически, на бумаге, он был не просто своим, а одним из лучших частичек огромного Экономического общества — он обладал ценными знаниями, накоплениями, вещами, украшениями, поклонялся Субботам и многое-многое другое, что делало его одним из лучших. Но по факту, он сам перестал осознавать ценность этих накоплений. Единственное мерило — это его силы, которые он потратил на квартиру-машину. Эти все вещи показывали всем остальным и ему самому, сколько он в номинале всего сделал для Великой Экономики.