Так мы жили

Самое удивительное сейчас для меня заключается в том, что мы, как и многие родители, сначала не очень-то задумывались над этой важнейшей стороной воспитания. Ошеломленные неожиданно открывшимися огромными возможностями раннего детского возраста, мы увлеклись проблемой: какого уровня может достичь ребенок в своем физическом и интеллектуальном развитии? А вот для чего он употребит все свои развитые способности, каков он будет среди людей, об этом мы в первые три года жизни с детьми не очень-то задумывались. Считали, что самое главное – ум и здоровье, а остальное само собой вложится.

Б. П.: Я и сейчас склонен думать, что от уровня развития творческих сторон интеллекта во многом зависит и нравственная основа человека.

Л. А.: А мне думается, что она зависит больше от направленности этих способностей, от точки приложения их в жизни. Чем больше человек хочет отдать людям, тем он нравственнее, независимо от того, сколько он отдает.

Б. П.: Что значит отдать? Это ведь тоже с умом делать надо: кому отдать? Зачем отдать? Развитый творческий ум – вот гарантия правильной ориентировки во всех сферах человеческой деятельности, в том числе и в нравственных ценностях.

Л. А.: Да, но можно превосходно понимать, что такое хорошо и что такое плохо, а тем не менее руководствоваться в жизни совсем не этим пониманием. Разве мы не встречали в жизни очень умных людей, судящих обо всем весьма глубоко и тонко, а в практической жизни, в реальном общении с людьми неумелых, беспомощных или даже деспотичных и бездушных?

По моему убеждению, например, школьная жизнь ребенка зависит не только от его здоровья и умственного развития, но и от того, каков он будет в ребячьем коллективе: отзывчив или эгоистичен, общителен или замкнут, сможет ли остаться самим собой в разных, подчас очень сложных ситуациях и в то же время не станет ли обособляться, страдая от одиночества. Это все зависит от того, каков у него был опыт общения с самыми разными людьми до школы: было ли ему о ком заботиться, с кем поспорить, перед кем отстоять себя, научился ли он жалеть, сочувствовать, понимать других. И почувствовал ли он ни с чем не сравнимую радость сделать что-то для людей, радость отдачи, радость ощущения нужности людям!

Как трудно мы шли к пониманию всех этих, в общем-то, азбучных истин. И больше всего на этом пути нам помогло то, что у нас была большая семья, где детишки естественно вступали в разнообразнейшие связи со взрослыми и между собой (помощь, забота, подражание, отстаивание, обида, жалость, и т. д., и т. п.). А нам тоже, естественно, приходилось регулировать эти отношения, налаживать их, а при этом меняться самим и менять многие свои педагогические и житейские предрассудки.

Больше всего нелепых ошибок делали мы, конечно, в самом начале, когда родился Первый, Удивительный, Неповторимый и Единственный. Хорошо, что он недолго оставался таковым – уже появление второго ребенка многое поставило на свои места. А к тому времени, когда родилась дочка – третий малыш в семье, – мы уже основательно поутратили свою родительскую самонадеянность и начали учиться… у своих детей.

Дети нас учат

Вот как это было. Когда нашему первенцу было года полтора, мы, например, обучали его самостоятельности таким образом: если малыш попадал в трудное положение (шлепнулся, или застрял где-нибудь, или что-то не мог достать), мы «не обращали на это внимания», не помогали ему, несмотря на все его слезы и вопли, – пусть сам учится выбираться из трудностей. Мы останавливали бабушку, жалеющую внука и стремящуюся ему помочь, сердились, если кто-нибудь советовал что-то предпринять, чтобы прекратить крик. И, в общем-то, добивались успеха: малыш сам действительно выбирался из затруднения.

И все было бы хорошо, если бы не такая «деталь», на которую мы как-то сначала не обращали внимания: во время очередного «урока» страдали больше всех окружающие. Сами того не подозревая, мы учили малыша… не считаться с остальными. И не только этому. Когда стал подрастать второй сын, мы с ним поступали так же. И вот однажды я увидела такую картину: младший плачет от ушиба и испуга, а его трехлетний старший брат даже не взглянет в его сторону – точь-в-точь как мы, взрослые. Но мы-то не смотрели с умыслом (пусть сам справится с бедой), а тут было просто равнодушие, безразличие к слезам братишки. Это неприятно поразило меня. Тогда-то я взглянула на себя, на нашу «воспитательную меру» со стороны и поняла, почему она подчас раздражает окружающих.

Подобные детские «уроки» исподволь навели нас на самые серьезные размышления о разных сторонах отношений между детьми и взрослыми: о контроле и доверии, о поощрении и наказании, о послушании и капризах и т. д. Один из этих уроков мне запомнился на всю жизнь. Я расскажу о нем подробно, потому что именно он заставил меня по-новому взглянуть на очень сложную проблему – проблему наказаний.