Так мы жили

О самом чтении вслух многое можно рассказать – это совершенно удивительное действие, в котором не только что-то узнается и что-то выращивается в душах человеческих, поскольку это искусство. Само это общее действие необыкновенно сближает, необыкновенно! Когда мы смотрим телевизор или идем в театр, кино, мы там друг на друга не смотрим, а смотрим куда-то, и каждый по-своему воспринимает и переживает… А когда читаешь книгу, ты видишь все лица, а они видят лицо читающего: если уж у меня дрожит голос в какой-то момент, я же не играю при этом, тут предельная искренность крайне нужна, как это действует! Это настолько поразительный способ объединения, узнавания друг друга, что я лучше просто не знаю.

А в общем-то, этот огромный пласт человеческой культуры – через искусство идет культура к человеку – у нас остался на примитивном, низком уровне. Я хотела, конечно, передать ребятам свое собственное благоговейное отношение к искусству, этому великому проявлению человеческого духа, но не знала, как это сделать, чтобы не навредить, не возбудить потребительское отношение к нему. Именно поэтому я боялась ходить с ними по музеям, всяким экскурсиям.

Я вообще считаю, что сейчас отношение к музеям, к святым местам безобразно. Когда Парфенон греческий – общее детство человечества – толпами топчут, фотографируют и кусочки отрывают – нет слов. Нужно, чтобы на сто километров кругом никаких дорог: снимай лапти и топай туда босиком, как в святые места раньше ходили. Ты за это время прочувствуешь, куда ты идешь, ты о многом подумаешь, и тогда восприятие того, к чему ты идешь, будет на всю жизнь! Может, один раз и надо это сделать, как в Мекку люди ходили… Это нельзя потреблять, до этого надо подниматься. Я так чувствую: не могу идти в музей, пока не готова.

Понимаю, что из-за моего «максимализма» ребята у нас получили в этом отношении маловато. Сейчас бы я, наверное, сделала иначе: стала бы, например, обязательно обзаводиться хорошей библиотекой. Я всегда пользовалась библиотечными книгами, но я же их возвращала. И как трудно было расставаться с книгой, с которой как бы срослась душой, а достать ее было невозможно. И только Юля занялась сейчас этим делом. Она как-то устроила «бунт»: «Вот посмотри, папа, сколько книг стоит! А где книги мамины?! (Она имеет в виду касающиеся искусства, литературы…) Все только твои!» Я удивилась: действительно, так и есть. А хорошие книги должны быть постоянно в доме, чтобы руку протянул – и прочитал строчки, нужные позарез.

А вот еще мы говорим: «Легко учатся. Легко постигают…» – действительно, легко, а ведь это и плохо. Меру сложности, нагрузки на ребят мы определить не очень-то сумели, и у них сложилось впечатление, что легко и должно быть – как бы ожидание легкого. А вот, допустим, иностранный язык, который мы не смогли дать в семье, оказался нелегким, и почти никто из них не знает его. «Не зацепило», потому что трудно. Вот на этом «легком» мы тоже слегка погорели. Я бы сейчас в этом отношении политику свою вела иначе. Трудно сказать КАК, но иначе.

С этим связана еще проблема, грандиозная для родителей и воспитателей: соотношение «хочу» и «надо». Мы эту проблему не решили. Нет, я бы так сказала: мы все проблемы в основном решили, поскольку нет катастроф, но решили не так, как надо было бы, не на должном уровне. «Хочу» для некоторых наших ребят куда сильнее «надо», а у других наоборот: «надо» давит желания. А ведь в принципе-то у человека все счастье заключается в том, чтобы «надо» стало твоим «хочу».

Но для этого надо разобраться, что действительно НАДО, а что вовсе не обязательно – это проблема огромной важности. Если верно определить это «надо», тогда складываются долг и желания, и получается то, что хотелось бы.

Но у нас в жизни много противоречий: ребятам говорят «надо», а они не понимают, почему «надо». Например, «Почему я должна в школу идти?» – а почему, действительно? Попробуй докажи, что в эту школу надо ходить. И когда мне пришлось об этом думать, то решила, что сталкивать эти две вещи нельзя: «надо» – должно быть убеждением человека, а не чем-то навязанным, когда силой кто-то заставил. А если убежден – значит, ХОЧУ: как говорится, охота пуще неволи.

Сама-то я росла в те самые тридцатые-сороковые, когда веру в кумира, это самое «надо» нам вталкивали очень сильно – до подкорки, до интуиции какой-то – чувство долга! Теперь я сама с собой в этом отношении борюсь: «А надо ли?» Тебе сказали «надо!» – и ты, не вникнув, как дура, стараешься. Через многое пришлось пройти, даже через отрицание опыта собственной матушки: она, общественница, учительница, вечно несла какие-то дополнительные обязанности в поселковом совете депутатов. А у меня рано возникли сомнения, зачем она столько времени тратит, например, на избирательные списки – ночами глаза портит, но – «надо!». И понадобилось время, чтобы понять, что ничего этого не надо, и уж меня в эту общественную деятельность не заманишь никакими калачами.