Так мы жили

Вот и ребятам мы говорим: сам принимай решение, потому что то, что говорят «надо», – далеко не всегда так; собственную голову имей – думай, действительно ли это надо. Например, одеваться как все – надо? Если это твою душу защищает от вторжения – да! Мне Оля сказала однажды: «Оденешься как все, так не лезет никто в душу», и я поняла, что джинсы купить надо, это не блажь. А могла бы поиздеваться: «Что это тебе, обязательно модные тряпки нужны?» Оказывается, действительно, могут быть и нужны.

А самая наша грандиозная ошибка заключается в том, что живем мы как в аквариуме. То, что мы совершили, просто немыслимо. Я иногда вообще не пойму, как мы выдерживали все, почему ребята не разбежались до сих пор. Я понимаю семью как мир интимный, закрытый от посторонних взглядов, – это очень личное окружение человека, вторгаться в него безнаказанно нельзя. Англичане не зря говорят: «Мой дом – моя крепость», потому что здесь, в семье, пожалуй, единственное место, где человек может быть самим собой – без всяких масок и мундиров.

И когда толпа людей идет через дом ежедневно, еженощно и всю жизнь – конечно, на разнос все идет. Борис Павлович в этом отношении абсолютно спокоен. Для него выглядит так: ну как же, люди идут, им надо помочь… Сколько мы ни толковали, сколько ни спорили, сколько я ни рыдала, ни отчаивалась – даже ультиматумы выдвигала, – и все равно так и не объяснила ему очевидные для меня вещи.

Потом это дошло и до детей – начали бунтовать и они. Вообще-то ребята у нас доброжелательные и людей встречали хорошо, но однажды меня прямо затрясло, когда я вдруг услышала – это было лет 15 назад: «Опять идут эти типы…» Я пришла в ужас, обмерла буквально. Мы-то и людей еще не знаем, какие они, а уже – «типы». Я же знала, что люди к нам идут в основном хорошие – то-то и обидно! Значит, независимо от того, кто идет, уже какое-то человеконенавистничество начинается – от усталости, от этого постоянного калейдоскопа лиц… Меня саму это доводит до невозможного состояния, моя психика, наверное, не выдерживает больше ста знакомых, и когда я вижу знакомое лицо и не помню, кто это, для меня это «облом», как говорит Юля, а у меня этих «обломов» каждый день…

Постепенно я все-таки смирилась и, наверное, слегка отупела. А когда услышала «типы», кажется, я даже провалялась дня три в постели. Тогда и начались наши баталии, потом появилось это ужасное объявление на березе: «Приходите в последнее воскресенье…»

Что бы я сделала сейчас? Я бы все это, конечно, смягчила и очень озаботилась тем, какую информацию получают люди, чтобы она была наиболее приближенной к реальной, действительной жизни, чтобы не было легенд ни в ту, ни в другую сторону: ни «золотых памятников» и ни милиции. Ведь мы жили постоянно между двумя этими огнями. Одни: «Анафему им! Лишить родительских прав!» Другие: «Вам при жизни надо памятники! В министры!»

А ведь ни то ни другое ни нам, ни людям не нужно. Им нужна наиболее правдивая, наиболее достоверная информация о том, что есть в нашем опыте ценного для всех. Так же, впрочем, как и в любом другом опыте. Вот об этом, думаю, и надо было нам позаботиться с самого начала.

И внуки (наблюдения дедушки и размышления бабушки)

Борис Павлович (комментарий 1989 года): Теперь, когда все дети выросли и работают, а в четырех молодых семьях растут уже девять внучат, очень многие спрашивают нас: «А ваши дети воспитывают внуков так же, как вы? Согласны ли дети с вашими методами воспитания?»

Если ответить, что согласны, то это будет верно лишь отчасти. Во-первых, дети выросли очень разные по своим характерам, а во-вторых, их мужья или жены пришли, естественно, со своими взглядами, с другим опытом и теми привычками, которые трудно изменять, когда человек уже вырос. Поэтому в семьях у них сложились своеобразные обычаи, естественные для них и не всегда рациональные с моей точки зрения. Но что поделать?

С внешней стороны – многое «по-никитински»: дома малыши носятся и зимой, и летом босичком; на спортивном комплексе «Аист», который я привез из далекого Северодвинска, проводят столько времени, сколько душа пожелает, и превращают его и в «пароход», и в «автобус», и в «космический корабль». Они очень дружны между собой и если вынуждены зимой на две-три недели расставаться, то скучают и радуются встрече так горячо, словно не виделись целый год.