Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии

Радостно и гордо люди вскидывают вверх руки; чуть помедлив и покосившись почему-то на угол, невысоко поднял руку Алешка Трубников. Но это не так. В зале воцарилась странная, напряженная тишина, и люди медленно, угрожающе поворачиваются к углу, где сидят Семен и Доня Трубниковы.

Под взглядом односельчан Семен опустил глаза. Доня заерзала на лавке, пальцы ее судорожно передернули на плечах нарядную шаль. А люди смотрят молча, ожидающе, недобро, поднятые вверх руки словно застыли. Доня опустила шаль с плеч, будто ей жарко, и вдруг резко, зло пнула мужа локтем в бок и тут же вскинула белую, по плечо голую руку. Его губы беззвучно шепчут:

– Уеду… Уеду… Уеду…

– Единогласно! – громким, твердым голосом произносит Маркушев.

– Единогласно! – повторяет Ширяев.

Трубников встал из-за стола, шагнул вперед.

– Ну, так… – сказал Трубников и замолчал. – Раз вы так… – Он опять замолчал.

А зал, почувствовав его волнение, ответил шквалом аплодисментов.

Перекрывая шум хлопков, Трубников крикнул:

– Будем, как говорится, насмерть, вместе – до коммунизма!

Часть вторая. Быть человеком…

Пепельница, полная окурков. Чья-то большая волосатая рука давит в пепельнице хилое тело «Гвоздики», как называют в народе папиросы «Прибой».

В кабинете секретаря райкома идет очередное заседание. Сейчас говорит Трубников. Он сильно изменился с той поры, что мы с ним расстались: поседел, лицо изрезалось глубокими морщинами на лбу и вокруг рта, но взгляд по-прежнему тверд, неуступчив.

– …Обязательства, обязательства! Вечно одна погудка. Разве мать берет обязательства перед младенцем? Она его просто кормит своим молоком. Вот и мы должны накормить народ…

– О том и речь! – торжествующе перебивает его секретарь райкома Клягин. – Вот товарищ Сердюков, – он кивает на тучного председателя с буденновскими усами и Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на кителе, – обязуется довести годовой надой до шести тысяч литров молока.

– От каждой из двадцати коров рекордной группы, – насмешливо доканчивает Трубников. – А с остальных трехсот, дай бог, полторы тысячи нацедит!

– Сказал бы просто, что славе моей завидуешь! – Председатель с буденновскими усами косит на свою звездочку.

– Нет! – с силой говорит Трубников. – Спаси меня и помилуй от такой славы, как твоя или его. – Он тычет культей в другого «звездоносца».

– А я чем тебе не угодил? – усмехается тот.

– Высокими урожаями, – отвечает Трубников. – Тридцать пять центнеров с гектара на площади, где собаке задрать ногу негде!

– Постой, Егор Иваныч, – вмешивается секретарь. – Ты подойди к вопросу политически. Товарищ Сердюков и Мышкин своими рекордными достижениями показывают всему миру безграничные возможности колхозного строя.

– Показывают – это точно! – с горечью говорит Трубников. – Да разве колхозы для показухи существуют? Наше дело – производить… А вот что мы производим…

Он достает из кармана завернутый в газетную бумагу кусок ржаного хлеба. Разворачивает газету, видна дата: «30 марта 1952 года».

– В столовой я этот хлебушек взял, – говорит Трубников. – Кусок с ноготок, а сто граммов тянет. Вода, глина и жмых – тяжелая смесь. Вот чем людей кормят!

Председатели, кто смущенно, кто с огорчением, кто равнодушно – не такое видывали, – разглядывают страшный суррогат хлеба.

– К чему это? – поморщился секретарь.

– А к тому, что хозяйничать по-сердюковски колхоз «Труд» не будет. Мы берем три тысячи литров с коровы, зато от всего стада. А стадо у нас восемьсот голов. Урожай зерновых у нас – шестнадцать центнеров с гектара, зато на всей площади. И наша задача – сделать все хозяйство высокопродуктивным, а не поражать мир липовыми цифрами. – Трубников перевел дух, поднялся: – Если разрешите, товарищ Клягин, я пойду, сын у меня что-то приболел.

– Будь здоров, Егор Иваныч, – с некоторым облегчением произносит Клягин.

Трубников выходит.

– Вечно он воду мутит, – замечает Сердюков.

– Пыжится, как принц Умбалла, – подхватывает Мышкин, – а где в «Труде» орденоносцы?

– Зато все сыты, – вполголоса произносит председатель колхоза «Красный путь».

– Ты, Пантелеев, эту потребиловку брось! – осаживает его Клягин.

– При чем тут потребиловка! – взорвался обычно тихий председатель. – Прав Трубников. Вместо дела показуху разводим!

– Смотри, товарищ Пантелеев, подобными разговорами ты поставишь себя вне рядов партии, – предупреждает его Клягин.

– Да я ничего… – смешался Пантелеев.

– Одному Трубникову все сходит, – заметил кто-то из председателей.

– И ему не сойдет, всему свой срок, – успокоил председателя Клягин.

– Продолжаем, товарищи. Особенно плохо в нашем районе обстоит со свиным поголовьем. Достаточно сказать, что по свиноводству у нас нет ни одного Героя Социалистического Труда…

…Площадь перед зданием райкома, исхлестанная дождем со снегом. Выходит Трубников, на ходу натягивая прорезиненный плащ. Забирается в стоящий у подъезда вездеход. За рулем – Алешка Трубников, сменивший профессию ездового на водителя.

В нем появилась большая уверенность, а в отношении к Трубникову – почтительная свобода.