Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии

– Понял я тебя, – не обращая внимания на слова Трубникова, говорит Сердюков. – Думал, хоть горе тебя смягчило, а ты еще лютее самолюбием стал.

– Ты мое горе не трожь, – сухо говорит Трубников. – А вот о разговоре нашем подумай…

– Дядя Егор! – В кабинет влетает Алешка Трубников. – Беда! – Он осекся, увидев, что Трубников не один.

– Давай, что там у вас? – И Трубников подал руку Сердюкову.

Но тот не торопился уходить, заинтересованный паническим сообщением Алешки.

– Нюрка Озеркова грозится все руководство перестрелять! – выпаливает Алешка.

– Что ж, мысль интересная, – так же хладнокровно говорит Трубников. – А за что?

– За Ваську!

– За какого Ваську? Ширяева, что ли?

Трубников поднялся из-за стола и вместе с Игнатом Захаровичем и Алешкой выходит из правления. Сердюков следует за ними.

– Да за бычка Ваську. Его на бойню хотели гнать, а она заперлась в телятнике, берданку отцову высунула. «Убью, говорит, всякого, кто подойдет». Бригадир сунулся, она как ахнет!

– Бычок этот без дыхания родился, – с улыбкой говорит Игнат Захарович, – она его выходила, ухаживала, как редкая мать за своим дитем.

– Сильна дисциплина у вас в колхозе! – тоном превосходства замечает Сердюков.

Трубников долго, внимательно изучает взглядом Сердюкова.

– Что уставился? Нешто на мне нарисовано?

– Да глупость.

– Вот те на! Опять ты умный выходишь, а я дурак?

– Конечно, надо бы понимать: любовь к делу выше дисциплины.

Они походят к телятнику и застают тут странную картину: из маленького окошка под стрехой торчит ствол берданки, а над ним горят два огромных, яростных девичьих глаза.

По-пластунски, укрываясь за кусточками, неровностями земли, к телятнику ползут длинновязый Коршиков, скотница Прасковья, толстомордый парень Миша Костырев.

Полюбовавшись этим зрелищем, Трубников крикнул:

– Отставить атаку!

«Ползуны» поднялись, отряхивая подолы и брюки, а Трубников направляется к телятнику.

Ствол ружья переместился, целя в грудь председателю.

– Не подходите, дядя Егор, стрелять буду!

– Хватит бузить, выходи.

– Не выйду!.. Не дам Ваську!.. – со слезами кричит девушка. – Я его из соски поила!.. Не подходите!..

– Да уймись ты! Не тронут своего Ваську. Я велю другую животину сдать.

Ствол опустился.

– Правда?.. Не обманете?.. – детским баском говорит Нюрка.

– Слово!

– Тогда я его покамест к себе заберу.

– Валяй.

Дверь сарая распахивается, и с ружьем наперевес выходит Нюрка, стройная, тонкая девушка с загорелыми ногами и гордо поставленной головой. За ней трусит, как собачонка, рыжий бычок со звездочкой на плоском лбу.

– Что, взяли? – с вызовом бросает Нюрка своим преследователям и торжествующе палит в воздух, как бы салютуя своей победе…

Никто и не заметил, как Коршиков оказался на земле. Поднявшись, он желтым пальцем погрозил Нюрке.

– Ты эти ухватки брось – по руководству стрелять!

Трубников оборачивается, ищет кого-то взглядом.

– А где этот… герой? Поучился бы, как надо к колхозному делу относиться.

– А он понял, что убивства не будет, да и убег, – говорит Игнат Захарыч.

Подходят Коршиков и скотница Прасковья.

– Хорошая девушка, – говорит Трубников о Нюрке. – Вот бы ее сюда заведующей.

– Да, не мешало бы омолодить наш комсостав, – говорит Игнат Захарыч. – У нас вон тридцать пять человек десятилетку окончили, а еще никто к месту не определен.

– Опять же – люди с образованием, не то что мы, – встряла Прасковья.

– Ну, не прибедняйся, старая. А вообще я и сам думал, что надо молодых выдвигать. Да вас, чертей, обижать не хотелось. Ждал, когда сами заговорите.

Старики улыбаются – им приятно такое отношение не склонного к чувствительности Трубникова.

– Вот и дело, – подводит итог Игнат Захарыч. – Построишь санаторию – будем в хвойных ваннах плавать.

– И я буду плавать, – встревает Прасковья.

В это время подкатывает запыленный «Москвич» и круто тормозит.

– Егор Иваныч, принимайте гостя! – вылезая из машины, говорит Клягин. – Московский корреспондент.

Трубников сразу мрачнеет.

– Вез бы его в «Маяк».

– У него тема тонкая, – простодушно говорит Клягин. – «Растет благосостояние колхозников».

– A-а! Тогда ему в «Маяке» и делать нечего! – усмехается Трубников.

Подходит корреспондент, дородный, солидный, не первой молодости, здоровается с Трубниковым, проницательно заглядывая ему в глаза.

– Знакомьтесь, – говорит Клягин.

– Коробков.

– Трубников. Чем могу служить?

Корреспондент тянется за блокнотом.

– Прежде всего меня интересуют ваши соцобязательства и цифры.

– Спрячьте книжечку, поживите у нас, познакомьтесь с хозяйством, с людьми, тогда поговорим.

– Задание оперативное, – значительно говорит корреспондент. – Материал должен быть в субботнем номере.

– Так не пойдет… – начал было Трубников.

– Это задание оттуда… – И вместо положенного слова «сверху» корреспондент тычет пальцем в небеса.

– Понимаешь, Егор Иваныч… – И Клягин тоже указывает перстом вверх.

– Прасковья! – кричит Трубников. – Веди товарища в правление! – И, повернувшись к корреспонденту: – Там вся наша цифирь вывешена…

Гордая поручением Прасковья уводит корреспондента.