Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии

Вдоль межи, делящей льняной массив на два поля, идут Трубников и Клягин. В стороне их поджидает «Москвич». Поля резко отличаются одно от другого. На одном лен высок, густ и строен, на другом – низкоросл, редок, да к тому же поклонился земле. Оба поля не бедны сорняками, но на первом идет прополка, там трудятся с полсотни-женщин, на другом ничто не мешает пышному цветению сурепы.

– Убедительно? – спрашивает Трубников – Или дальше пойдем?

Клягин рассеянно покусывает травинку.

– Никакой Америки ты мне не открыл, – говорит он нехотя.

– А я не Колумб, я хозяйственник, и повторяю: надо нам с «Маяком» объединиться.

– Едва ли тебя поддержат, – так же вяло и рассеянно говорит Клягин. – Сердюков о районе думает, а ты, Егор Иваныч, только о своем колхозе. Когда в районе с планом туго, Сердюков все как есть отдает, а из тебя зернышка не вытянешь.

– Опять, что ль, средние цифры? – пренебрежительно бросает Трубников. – Процент натянуть?..

– Да, опять! – вспыхнул Клягин – Ничего другого с нас не спрашивают. Дали – сошло, не дали – мордой об стол!

– Ну, валяйте и меня мордой об стол, только прислушайтесь, только постарайтесь понять, ради чего мы тут бьемся! – настойчиво говорит Трубников. – Мы хотим доказать, что значит материальная заинтересованность колхозников, помноженная на инициативу.

– Ты эти мелкобуржуазные штучки брось, – замахал руками Клягин. – Заинтересованность! Инициатива!..

И он быстро зашагал к «Москвичу».

Большое свежепобеленное здание нового клуба. На окнах следы только что закончившейся малярной работы.

На крыльце, покусывая травинку, тоскует московский корреспондент.

– А я вас жду, жду! – невольно говорит он подошедшему Трубникову.

– Не оценил вашей оперативности, – со скрытой насмешкой отзывается тот. – Как цифры?

– Разбудите хоть ночью, любую назову! – с легкой профессиональной гордостью отвечает Коробков.

– Вам только цифры подавай!..

– Нет, – серьезно говорит Коробков. – Мне как раз хочется понять, что лежит за этими цифрами. – Он вынимает блокнот. – Как вы добились, например, такой высокой оплаты трудодня?

Из клуба на крыльцо, потчуя друг дружку табаком из тавлинок, выходят два плотника в фартуках, волосы подвязаны тесьмой. Вдруг они увидели Трубникова. Разом опустив руки по швам, они делают налево кругом и строевым шагом возвращаются назад. Даже очутившись в зале, они не меняют шага, так потрясла их встреча с председателем, не терпящим праздных перекуров.

– К параду готовитесь? – спрашивает бригадир строителей Маркушев.

– На батьку наткнулись, – очнувшись, ответили плотники.

– Чего он там делает?

– С корреспондентом лясы точит…

– Ну да? Он сроду корреспондентов не уважал!

– Значит, неспроста, – глубокомысленно замечает один из плотников…

– …Отругайте нас, – настойчиво говорит Трубников, – отругайте на все корки, что неправильно укрупнились, что «Маяку» и «Труду» надо объединиться, – громадную пользу принесете!

– Это верно, – соглашается Коробков. – Но я послан на позитивный материал.

– Чего? – не понял Трубников.

– На положительный…

– Это и будет положительный материал, если делу послужит.

– Товарищ Коробков! – слышится голос Клягина. – Закругляйтесь, опаздываем!

В доме Трубникова. Борька и Кочетков сидят у стола. Перед Кочетковым – толстая книга по истории изобразительных искусств, у Борьки напряженный и робкий вид экзаменующегося.

– Какие существуют ордера колонн? – спрашивает Кочетков.

– Значит, так…

– Отставить! Отвыкай от речевого мусора, без всяких «значит».

– Зна… гм… дорический, ионический, коринфский.

В комнату с шумом входит Трубников и швыряет на стол газету.

– Читай! – говорит он Кочеткову.

Тот разворачивает газету.

– Позавчерашняя? Мы еще не получали.

– Я выдрал из подшивки в райкоме, читай!

– «Профессорские заработки в колхозе». Что за бред?.. Мать честная! Да это же о нас…

Он читает, шевеля губами, и глаза его все сильнее расширяются от удивления. Борька, а потом Надежда Петровна тоже заглядывают в газету через его плечо.

– Хорош гусь этот Коробков! – возмущается Трубников. – К нему – как к порядочному, а он вывалил на нас кучу сахарного дерьма, и хоть бы слово о деле!

– Мда! – говорит Кочетков. – Вот это отлил пулю…

– Мне Клягин, знаешь, что сказал: «Выходит, не мы одни очковтиратели?» Какая же сволочь этот писака!..

– Погоди! – спокойно говорит Кочетков. – Клягин же вот думает на тебя. Может, и Коробков не больше твоего виноват? Ему так указали…

Борька и Надежда Петровна выходят в кухню.

– Мама, – тихо говорит Борька, – а разве в газетах пишут неправду?

Надежда Петровна не успела ответить. Дверь широко распахнулась, и на пороге выросла нарядная, какая-то торжествующая фигура Дони.

– Тебе чего? – оторопело проговорила Надежда Петровна, не привыкшая к подобным визитам.

– Скажи Егору, чтоб сей минут шел к нам.

– Это зачем?

– Не твое дело!

– Как это – не мое? – возмутилась Надежда Петровна. – Я все-таки жена.

– Видали мы таких жен! – громко и развязно говорит Доня. – К нему настоящая жена приехала!