Так называемая личная жизнь

- Берта Борисовна! - воскликнула Нина. - Если бы ты знал, какими она меня котлетами накормила в первый день, когда я у них ночевала. Я еще никогда в жизни так вкусно не ела, честное слово!

- Значит, сегодня поешь так же вкусно второй раз в жизни, - сказал Лопатин.

- Почему ты сказал ему, что, может быть, съедешь отсюда? - спросила Нина, когда они поднялись по лестнице и подошли к дверям квартиры. - Из-за мамы?

- Даже сам не знаю, почему сказал. А впрочем, знаю. Хочется счастья. А квартира эта несчастливая для людей. И для нас тоже. Разве за исключением той недели, которую сегодня с тобой доживаем. С самого начала нашей жизни тут с твоей матерью все было далеко не так хорошо, как хотелось мне, а быть может, и ей. А для людей, что жили тут до нас, эта квартира была куда посчастливей. Даже нельзя, стыдно сравнивать! И хотя, когда мы сюда переехали, ты была еще девочкой, я знаю, ты помнишь разговоры об этом. Разве нет?

- Помню, - сказала Нина.

- А осенью сорок первого, когда я, перед отъездом в Мурманск, зашел сюда забрать валенки, сама судьба мне снова напомнила обо всем этом... Вышел из двери в темноте, а передо мной - младший лейтенант, лет восемнадцати, почти как ты сейчас, - спичку зажег и светит. Смотрит на меня, на медную дощечку на двери и спрашивает: "Теперь вы здесь живете?" Короче говоря, по дороге на фронт зашел взглянуть на пепелище сын тех людей, что жили в этой квартире до нас. Верней, до того, как она почти год простояла опечатанная.

- А они?

- А их, как я понял, уже не было на свете. Он ничего не сказал о них, но так я понял по его молчанию.

- Но разве ты перед кем-то виноват, что тебе тогда дали эту квартиру?

- Очевидно, нет. Очевидно, я лично перед кем-то другим в том, что именно мне дали потом эту квартиру, не виноват. Но с этой нашей медной дощечкой - которую он пришел и увидел на бывшей своей двери - у меня все равно было чувство вины перед ним. Было и осталось!

- Так что же теперь делать?

- Очевидно, теперь уже делать нечего...

- А почему ты мне раньше ничего не рассказал об этом лейтенанте?

- А потому, что ты не была взрослой. А сейчас стала. И эта встреча сидит во мне, как ржавый гвоздь. И хотя мне трудно думать, что ты можешь оказаться на фронте, я рад, что ты храбро смотришь в будущее. Но вдобавок к этому не надо представлять себе ни собственную, ни чужую жизнь проще, чем она есть и будет... А для этого тоже нужна храбрость. Всю жизнь. И что самое трудное - всякий раз заново.

Они стояли перед дверью своей квартиры, и Лопатин видел, как у его дочери подрагивают плечи, словно она оказалась вдруг в холодном и незнакомом ей месте, озябла, но боится оглянулся и посмотреть, почему ей стало холодно.

- Мне стало так не по себе, просто ужасно, - сказала она, поймав взгляд отца.

- Я очень люблю тебя и верю в тебя, - сказал Лопатин. - Вот и все, чем пока могу тебя утешить. Ничего другого в запасе не имею.

Она стояла перед ним, расстроенная и примолкшая, но он не жалел об этом. Если у тебя вдруг возникает потребность выговориться перед семнадцатилетней девочкой, значит, что-то в ней самой разрешает тебе сделать это. И это и есть самое главное в ней, хотя она и чувствует себя сейчас несчастной и еле удерживается от слез.

10

С вокзала Лопатин возвращался один. Вопреки ожиданиям, Гурскому не удалось поехать проводить Нину. Они уже пообедали и собирались все вместе на вокзал; Нина, вызвавшись помочь матери Гурского, перетирала в соседней комнате посуду и кричала: "Сейчас, сейчас, еще минуту - и я готова!" - когда зазвонил телефон и Гурского вызвали к редактору.

- Обидно, но дальнейшие проводы отп-падают, - сказал он. - Приказано через четверть часа явиться пред его ясные очи. Хотя, видит бог, я, уходя, т-трижды переспросил его - нужен ли я сегодня.

- Зачем ты мог ему понадобиться, как думаешь? - спросил Лопатин.

- А я, так же как и ты, не люблю нап-прасно думать. Ты мне как-то говорил про свою Ксению, что никогда не можешь д-догадаться, какая идея п-посетит ее в следующую минуту. У меня с нашим ред-дактором аналогичное п-положение. Может быть, ему всего-навсего не поправились те п-пять заголовков, которые я ему оставил на выбор для твоего рассказа, и он, п-придумав собственный, спешит насладиться моим восхищением. А может, пока мы с т-тобой тут обедали, он решил послать меня на Д-дальний Восток или еще к-куда под-дальше...

На этот раз Гурский злился на редактора больше, чем обычно. Ему хотелось проводить Нину, и он явно не доверял способности Лопатина объясниться с проводниками вагона. Они уже прощались на улице, а Гурский все еще объяснял, как ото надо делать:

- Снач-чала прояви нач-чальственную строгость, чтобы целость и сохранность т-твоей дочери имела госуд-дарственный оттенок, п-потом взывай к добрым чувствам и ужо под к-конец мимоходом, как будто т-ты мог и не совершать этого, оставь им ту банку мясных к-консервов, которую я тебе вручил для этой благородной цели.