Так называемая личная жизнь

Лопатин вошел вслед за ней в довольно большую проходную комнату, из которой вела дверь в другую. В комнате не было ничего, напоминавшего о войне, кроме фронтовой безрукавки, висевшей на спинке одного из старинных кресел красного дерева. Белый потолок, ультрамариновые стены, на них несколько старинных тарелок, две старые гравюры и портрет Станиславского с надписью. У одной стены - бюро, тоже красного дерева, как и кресло; у другой - высокий книжный шкаф, а посредине комнаты - круглый стол на тумбе и вокруг него еще четыре кресла. Все старинное и старое, но ухоженное, без единой пылинки. И паркет не новый, но натертый до такого глянца, что казалось неловким идти по нему в сапогах. Когда вечером позвонили из редакции, Лопатин надел не штатское, а форму.

- Не смотрите на свой сапоги, - сказала Зинаида Антоновна, - я с некоторых пор предпочитаю мужчин в сапогах - с ними надежнее. А когда вижу мужчин в ботинках, ведущих себя как бабы, мне кажется, что война никогда не кончится. Эту безрукавку, - она снова, как и в первый раз, когда он поглядел на свои сапоги, поймала взгляд Лопатина, - мне подарил муж, несмотря на лето. Сказал, что еще на одну зиму она мне без него пригодней. Как, по-вашему?

- Подозреваю, что он прав.

- А весь прочий наведенный здесь блеск, на который вы обратили внимание, не моя заслуга, хотя я люблю чистоту. В меня успели внедрить эту отнимающую много времени страсть в институте благородных девиц прежде, чем я сбежала в театральное училище, но сейчас я к этому рук не прикладывала. Это не я, а Елена Лукинична, которая вас встретила. Из ее семидесяти трех, которые ей, не правда ли, но дашь, - мы с несколькими перерывами живем вместе все мои пятьдесят пять, и как это ни странно звучит, но она моя няня. У вас но было няни?

- Нет, на нянь у нас не хватало.

- И это пошло вам на пользу. А у нас хватало, и у нас была и до сих пор есть няня, Елена Лукинична. У нее уже давно своя комната, в которой мы когда-то жили с мужем, пока не переехали сюда, но она все равно живет не там, а здесь, и когда я есть, и когда меня нет, и балует меня и мужа. А это портит характер. Когда мы встретились с мужем, то обнаружили, что у нас обоих за время войны характеры стали лучше.

- Долго ли вы там у него пробыли?

- Целых двадцать дней. Получила разрешение и прилетела из Ташкента в Москву, а отсюда до штаба их армии меня пристроили на машину с очень усатым генералом, который за всю дорогу так и не выдал мне ни одной военной тайны. Все время сам расспрашивал меня про артистов, главным образом - опереточных. А оттуда приехала только сегодня на грузовике, который им все равно нужно было послать в Москву за каким-то их санитарным имуществом, если не наврали. Это возможно.

- Что наврали? Вполне.

- Но я все равно не буду испытывать раскаяния. Я и бездельничала. Но только у них в медсанбате, а где только не читала - и стихи, и прозу, и Пушкина, и Толстого, и Чехова, и Зощенко. И, как все последние годы в театре, вновь убеждалась, что люди не хотят, чтобы перед ними изображали ни то ни се. Хотят, чтобы ты или залез им в душу и потряс ее до основания, или вырвал из них смех!

- Да, на полутонах войну не проживешь, - сказал Лопатин, понимавший, что, как бы ни была переполнена Зинаида Антоновна впечатлениями от своей поездки, все-таки она звонила ему в редакцию и глядя на ночь вызвала к себе не для того, чтобы рассказывать ему, как она читала там Чехова и Зощенко. Вызвала для чего-то другого. Для чего?

- Хотела пробыть у них еще двое суток сверх двадцати, но они меня поперли, - сказала Зинаида Антоновна. - Муж даже наорал на меня: сказано ехать - поезжай! И когда приедешь в Ташкент - никому никаких подробностей где мы и в составе какой армии. Была у меня в медсанбате - и все! Странно у них все это с их военными тайнами! Бы, наверное, что-то не имеете, а я ровно ничего.

Лопатин улыбнулся тому, как она это сказала, хотя ничего странного тут не было. Разграничительные линии между фронтами перед началом наступления могли быть изменены, армии переданы с фронта во фронт или выведены во второй эшелон, и в рассуждении о том, что действительно составляет военную тайну и что не составляет, а только числится ею, - в такие особо чувствительные моменты лучше не вдаваться. Бывает, что косвенные признаки начала будущих событий очевидней прямых.

- За двадцать дней, что я у них жила, я только два раза слышала выстрелы, и очень далекие. И в медсанбат к мужу за все время попал только одни легкораненый, в мякоть плеча, они его перевязали и разрешили вернуться к себе в батальон и, как муж выразился, два-три дня отдохнуть там около кухни. А все остальное - грыжи, аппендициты, - все как в обычной больнице. Они мне много раз объясняли, что я попала к ним во время затишья. Но эта тишина почему-то меня не успокоила. Когда тишина нормальная - это одно. А когда тишина ненормальная - совсем другое!

- А что вы называете нормальной тишиной?