Так называемая личная жизнь

- А вот и т-твой, а теперь - к его неудовольствию - мой Василий Иванович, - вместо ответа сказал Гурский, увидев въезжавший во двор "виллис". - Самое время для неожиданного п-поворота сюжета нашего разговора в духе О. Генри. Позд-дороваемся и пойдем в дом. Только не забудь взять у него водку, потому что мне, как я подозреваю, он ее не д-даст.

Василий Иванович слез с "виллиса" и сразу же обратился к Лопатину, подчеркивая, что покуда его начальство еще Лопатин, а не Гурский:

- Когда поедем на аэродром? В пять, без перемены, как вы сказали?

- Без перемены, - подтвердил Лопатин.

- Я тебя провожу, уд-достоверюсь, что ты действительно улетел, - сказал Гурскнй.

Василий Иванович недовольно крякнул в темноте - наверное, предпочитал поступить под команду Гурского на несколько часов попозже.

- А вы ужинали? - спросил Лопатин.

- Ужинал в автороте.

- Где спать будете?

- На дворе, у машины. Погода хорошая.

Гурский подтолкнул в бок Лопатина, напоминая про водку.

- Василий Иванович, у вас где-то в машине моя фляжка, - сказал Лопатин.

Василий Иванович молча пошел к "виллису" и принес флягу.

- Будить вас?

- Думаю, сам проснусь, но на всякий случай - в полпятого.

Василий Иванович вернулся к "виллису", а Лопатин вслед за Гурским зашел в дом. Оказывается, там внутри, за завешенными окнами, горела керосиновая лампочка с прикрученным фитилем. Гурский сел за стол и прибавил свету. Теперь, при свете, стали видны пожитки корреспондентов, засунутые под хозяйскую двуспальную кровать, под лавку и раскладную парусиновую койку. На столе лежала начатая буханка хлеба, стояла тарелка с тремя котлетами и стаканы.

- Хозяев нет, а наших гавриков, по моим сведениям, стоит здесь п-пятеро, - сказал Гурский, - но четверо в отъезде, а п-пя-тый, как я тебе уже сказал, отбыл по личным делам - так что никто нам не помешает развить об-бещанный сюжет.

Взболтнув во фляге водку, он налил себе в одни из стоявших на столе стаканов и, кивнув на другой, вопросительно посмотрел на Лопатина:

- Не б-брезгуешь, что ужо пили из него до тебя?

- Наливай, - сказал Лопатин.

- П-поставь, - остановил его Гурский, когда он поднял стакан с налитой в него водкой. - Если помнишь, когда-то, п-прибыв тебе на смену под Калугу, я сообщил тебе, что у тебя в семье - дело д-дрянь. На этот раз, наоб-борот, я п-прибыл как добрый вестник. Ты сп-просил, почему тебя вызвал наш новый ред-дактор. Главным образом потому, что в Москву п-приехала из Т-ташкента твоя Нина Ник-колаевна, и я ему объяснил про нее, что она твоя невеста, что она п-приехала всего на две недели и ты должен успеть ее п-повидать.

- Ты что, серьезно? - спросил Лопатин, опешивший и от самого известия, и от показавшегося нелепым слова "невеста".

- Как нельзя б-более. Она приехала, пришла прямо с п-поезда в ред-дакцию и спросила, где ты и когда будешь в Москве. И хорошо известный тебе Лева Степанов сделал ед-динственно разумное, немедленно послав ее ко мне. Погоди, я д-договорю. Мне очень понравилась эта твоя женщина, которая назвала себя Ниной Ник-колаевной. Если бы ее вст-третил в Ташкенте не ты, а я - я бы на ней женился. - Он сказал это непохоже на себя, без иронии, даже грустно и, словно спохватившись, добавил уже обычно, по-гаерски: - Немедля и без рассуждений. - Добавил и снова стал серьезным. - За это, за твою т-так называемую личную жизнь, и выпьем. Все остальные п-подробности - потом.

- Как мамины кот-тлетки? - спросил он после того, как они выпили и закусили.

- Как всегда, на должной высоте.

- Мама очень просила меня не есть их неп-подогретыми, но боюсь, что нагревать их по одной над этим ламп-повым стеклом было бы слишком долго. А теперь - п-подробности. Твоя Нина Ник-колаевна сказала мне, что будет жить эти две недели на квартире у какой-то артистки, у которой ты бывал и знаешь ее, а потом поедет обратно в Т-ташкент, и когда я ее сп-просил - а что д-дальше? - то из ее неоп-пределенного ответа понял, что, кажется, это зависит от т-тебя. С чем тебя и п-поздравляю.

- Как она выглядит?

- Я уже сказал тебе, что женился бы на ней без п-промед-лений. Что тебя бесп-покоит? - спросил Гурский, глядя на Лопатина, начавшего считать про себя, когда же приехала в Москву Ника. По словам Ефимова, телеграмма целую неделю лежала в штабе фронта, потом пошла в армию, потом его искал Ефимов, потом он ехал сюда. Выходило, что Нине оставалось жить в Москве всего два дня.

- Считаю - застану ли?