Так называемая личная жизнь

- Я, правда не по своей вине, на три дня опоздал - мы условились с Иноземцевым, что я зайду раньше. Он сегодня будет?

Рындин так резко повернулся к Лопатину всем своим массивным телом, что затрещал пол.

- А вы что, еще не в курсе наших дел?

И, увидев по лицу Лопатина, что не в курсе, сказал:

- Застрелили Иноземцева. Только что с поминок вернулся. Еще не спал и не брился... - И, словно надо было кому-то доказывать, что он еще не брился, потрогал толстой волосатой рукой сначала одну, потом другую щеку: Видите...

Потом опять сел на стол и рассказал, как все получилось.

Его самого, оказывается, на три дня задержали, чтобы ввести преемника в курс дела, а Иноземцев в это время пошел на катере в Норвегию в условленном месте принять на борт двух наших, уже месяц находившихся там. Они не вышли в назначенное время. По закону надо было отвалить, по он все еще ждал их. В это время в скалах, в километре от фиорда, началась перестрелка. Услышав ее, Иноземцев пошел на риск: взял с собой группу и углубился навстречу выстрелам. Отходивших к берегу разведчиков спасли, перехвативший их немецкий патруль перебили, но в перестрелке Иноземцев был убит наповал.

- Вот сюда пулей, - сказал Рындин и ткнул себя пальцем между бровями. Тело, конечно, не оставили, вынесли. Тем более что с ним Чехонин был... И старшину второй статьи Андреечева тоже убили, и тоже тело вынесли. Да вы его знаете!

Лопатин смотрел на Рындина, стараясь вспомнить эту фамилию.

- Знаете, - повторил Рындин. - Когда мы с вами ходили, помните, вы сорвались, где сильно переметено было, а краснофлотец, что с вами рядом шел, помогал вам обратно выбраться. Помните?

- Помню.

- Вот это Андреечев и был. Ему Иноземцев с самого начала приказал вас страховать. Он и страховал. Вот так... - помолчав, сказал Рындин и опять слез со стола и заходил по комнате. - Выпили крепко и покойника ругали, когда выпили.

- За что?

- За то, что умер... Инструкция строгая: раз в назначенный срок люди на тебя не вышли - отваливай! А нарушил, пошел та риск - умер!

Услышав это, Лопатин сказал, что Иноземцев был не похож на человека, склонного идти на риск, нарушая инструкции. Он, Рындин, - да, а Иноземцев нет. Во всяком случае, по первому впечатлению...

Но Рындин перебил, не дав договорить:

- Вот и ерунда. На риск, если хотите знать, он чаще меня шел. Только я любил об этом трепаться, а он никогда. - И, посмотрев на Лопатина красными, еще пьяными глазами, добавил: - Все пишете, пишете о нас... Пишете, что первое на ум взбрело, а кто из нас какой, так и не знаете...

Он походил по комнате и, глядя не на Лопатина, а себе под ноги, сказал:

- Жена его как предчувствовала... Ни за что уезжать от него не хотела. Страстно его любила. Трижды ей литер оформлял, даже разговаривать с ней перестал. Дождалась все-таки... На поминках ни слезы не уронила... Это я понимаю - горе. Я бабьим слезам не верю...

- Наверное, уедет теперь к детям, - сказал Лопатин.

- Не знаю, не спрашивал... - Рындин но-прежнему глядел себе под ноги.

- А вы когда теперь едете? - спросил Лопатин.

- А я теперь, выходит, не еду. Рапорт обратно взял. Так что передавайте от меня привет Москве. Сами-то вы едете?

- Попытаюсь еще сегодня, поездом.

- Значит, проститься с нами пришли?

- Не только. - Лопатин объяснил, что договорился с Иноземцевым показать ему свой очерк.

- Давайте мне, - сказал Рындина, протягивая руку. Но когда Лопатин вынул из полевой сумки очерк, покачал головой:

- Я насчет этого ненадежный, если складно написано - обязательно увлекусь и какую-нибудь военную тайну не вычеркну. За одну статью в "Красном флоте" уже плел выговор. Пойдем вместо прямо к Сидорину - этот через свои очки ничего не проморгает... Он сунул в карман черных флотских, заправленных в сапоги брюк кисет с махоркой и, грузно скрипя ступеньками, полез вместе с Лопатиным на верхний этаж к капитану первою ранга Сидорину.

23

За всю корреспондентскую жизнь Лопатина у него еще не было такого бешеного в смысле работы времени, как этот декабрь под Москвой, куда он вернулся в первый день нашего контрнаступления.

Когда фигура Лопатина в нескладно, по-бабьи сидевшем на нем слишком длинном полушубке появлялась вечером в коридорах "Правды", где теперь на четвертом этаже ютилась и "Красная звезда", дежурившие по номеру, радуясь, что он снова благополучно вернулся, с ходу поили его чаем и забрасывали вопросами: "Как там? Далеко ли прошли за Клин? Сильно ли разбит Калинин? Много ли видел на дорогах побросанных немцами танков и машин?" Он входил в кабинет к редактору доложить о поездке, а через пятнадцать минут уже шагал по машинному бюро, пятная пол оттаявшими валенками. Он не решался диктовать сидя, боялся заснуть.

Просидев три дня под Волоколамском, пока город не взяли, и написав еще один очерк, Лопатин вылетел на южный участок фронта к Одоеву. Когда он прилетел туда, город был уже занят; по улицам проходили тылы освободившей его кавалерийской дивизии.

У самолета подломился костыль, его надо было менять; волей-неволей пришлось заночевать в Одоеве.