Так не бывает. Шепот противоречий (СИ)

Ритка становится ещё более довольной. Хотя, как по мне, «ещё более» уже некуда. Боги, да она просто светится от счастья. Словно миллион в лотерею выиграла.

— Рит.

— Что?

— Сделай одолжение, сотри эту довольную рожу со своего лица. Бесишь, — лучше пойду спать. Завтра дел невпроворот.

— Он точно по тебе соскучился, — заявляет подруга. — И ты ему нравишься! Сто процентов.

— Ага, двести.

— Он бы не припёрся сюда посреди ночи, если бы ты была ему безразлична, — почему-то обижается Ритка.

Не смотрю на неё. На фиг надо. Не хочу это обсуждать.

— А до этого он превратил мою жизнь в сущий ад. Это тоже показатель того, что я ему не безразлична?

— Это другое, — отмахивается подруга. — К тому же… что было, то прошло.

— Как у тебя всё просто… — беру полотенце, зубную щётку, пасту, собираюсь пойти умыться, но меня останавливают Риткины слова:

— Он тебе ещё позвонит или напишет. Вот увидишь. И помяни моё слово, восстановление в универе будет не последним хорошим, что он для тебя сделает… — она вдруг замолкает, а затем тише говорит:

— Ты точно ему нравишься.

Смотрю на неё и не понимаю. Не понимаю, как она может, так быстро переключаться из состояния страха и злости в состояние преданной симпатии. Будь на её месте Лёнька, обложил бы этого придурка отборным матом, да ещё бы и в рожу плюнул до кучи. Но свидетелем произошедшего стала Ритка, а это значит, что теперь она мне всю плешь проест с грёбаным Яном, чтоб его…

— Посмотрим, — тихо роняю я и покидаю комнату.

Часть 19 — То, что не вернуть…

1 апреля

Сегодня мне позвонили со старой работы. И это не первоапрельская шутка. Не знаю, насколько повлияла на это наша последняя встреча с Яном, но эта новость не вызвала во мне и капли удивления. Как и то, что в магазине сохранились мои контактные данные, и то, что на работу я могла выйти уже хоть завтра, и даже то, что Михаил Васильевич в разговоре со мной был весьма дружелюбен, если не учтив. Новость эту я приняла со стоическим, непробиваемым пофигизмом.

* * * *

После пар зашла к Антону Игнатьевичу, известила о начале моих трудовых будней. Куратор воспринял информацию положительно, похвалил. Сказал, чтобы ни о чём не волновалась, пообещал согласовать расписание моих занятий с репетиторами после того, как я буду точно знать свой график работы на месяц. Отлично. Проблемой меньше.

Занятия после пар на сегодня отменили, таким образом у меня образовалось два относительно свободных вечера.

Выхожу на крыльцо института и застаю там курящим Лёньку.

— Чего домой не идёшь?

— А мне и не домой, — кривится он.

— А куда?

— К родителям нужно заехать.

— М, ясно.

— Что куратор сказал?

— Что могу ни о чём не волноваться.

Друг протягивает мне пачку сигарет. Отказываюсь.

— Реально, что ли, бросила?

— Пока да, — убираю руки в карманы куртки, делаю незаметный глубокий вдох. Погода сегодня шикарная. Солнышко легко пригревает, небо чистое, ни тучки. Ветра нет. Впору гулять весь вечер, а может, и ночь.

— В смысле «можешь ни о чём не волноваться»? — возвращается к своему первому вопросу Лёнька.

— Сказал, что сам всё решит с расписанием занятий. Подгонят его под мой график работы. Так что до конца семестра света белого я не увижу.

— Как интересно…

— Ага. Не то слово.

Друг недолго молчит, а затем безразлично произносит:

— Ритка сказала, что этот утырок к тебе в общагу приезжал недавно.

— Угу. Приезжал, — даже не удивляет, что подруга всё разболтала Лёньке. Она вечно так делает.

— Чего хотел?

Делаю глубокий вдох и на выдохе произношу:

— Понятия не имею.

— Ну о чём-то же вы с ним говорили, — слышу по голосу, как парень напрягается. — Даже не рассказала ничего.

Бросаю на друга короткий взгляд, после пожимаю плечами.

— Узнал, как у меня дела и хорошо ли я учусь.

Следует длительная пауза, а затем Лёнька смотрит на меня с недоверием:

— И всё?

— И всё, — киваю. — Ещё попил кофе, поел печенья и свалил восвояси.

Парень долго смотрит мне в глаза, после отворачивается, отходит к урне, чтобы выбросить окурок, возвращается.

— С каких это пор его интересует, насколько хорошо ты учишься?

— Самой интересно «с каких».

Затем молчим. Лёнька думает о чём-то своём, а я ни о чём не думаю. Просто смотрю перед собой, на снующих туда-сюда студентов. Почему-то именно сейчас мне меньше всего хочется думать и уж тем более разговаривать о Яне. Но раз уж друг начал этот разговор, значит это важно для него.

— Он наплёл Игнатьичу и ректору, что мы состоим в недалёких родственных связях.

— Чё?

Перевожу внимание на друга и с вымученной улыбкой выдаю:

— Сказал, что он мой двоюродный брат. Наврал там чего-то с три короба. Именно поэтому со мной теперь носятся, как с золотым яйцом. Наверное… А может, и не поэтому, — снова отворачиваюсь, снова тяжело вздыхаю. — Хрен его знает.

— Он больной, что ли? — спустя недолгую паузу язвительно интересуется парень.

— Это, друг мой, риторический вопрос.

— А про типа двоюродного брата Ритка не рассказывала.

— Она и не знала, — вдруг вспоминаю последние слова, сказанные Великим и Ужасным, и, недолго думая, произношу их вслух: