— Просто бред какой-то… — буркаю себе под нос, после вытираюсь Лёнькиным полотенцем, возвращаюсь в комнату. Ритки нет. Тут же чувствую запах табака. На кухне, значит. Окидываю коротким взглядом пьяное сопящее тело на кровати, хмурюсь, после ухожу в кухню. Прикрываю дверь, сажусь на стул, беру из пачки на столе сигарету, тоже закуриваю. Некоторое время молчим.
— За что он его так? — решаю всё-таки уточнить я.
— Сама толком не поняла… — пожимает плечами Ритка, бубнит невнятно. — Мы разошлись, а потом он позвонил мне примерно через час и начал ржать в трубку как придурок. Сказал, что руку сломал… — девушка качнула головой, тоже готовая вот-вот вырубиться. — И я поехала к нему… сразу…
— Понятно, — лучше обо всём расспрашивать завтра. Вернее уже сегодня, только днём. Когда проспятся. Тушу скуренную лишь на половину сигарету в пепельницу, встаю, подхожу к раковине, беру кружку, наливаю себе воды из графина, долго пью.
— Иди, тоже ложись. Завтра поговорим.
— Я с ним спать не хочу… — подруга отрицательно качает головой, смотрит на меня мутными глазами.
— Тебя никто и не заставляет. Ложись на диване.
— Он неудобный, — куксится девушка.
— Ну, — пожимаю плечами, — тогда на полу.
— Нет… — Ритка встаёт, слегка пошатываясь, идёт в комнату. — Лучше на диване.
Вот и славненько. Разобрались. Остаток воды в кружке выпиваю залпом.
Ещё какое-то время сижу на кухне. Решаю выпить и чаю до кучи. Долго курю. Примерно через двадцать минут из комнаты начали доноситься такие трели пьяного храпа, что я мгновенно пожалела о своём решении остаться тут.
* * * *
На следующий день просыпаюсь от удара по лицу.
— Твою-то мать… — морщусь, скидываю с головы Лёнькину руку, открываю глаза. Поворачиваюсь к другу. Какое-то время рассматриваю лиловый чёткий такой синяк под глазом. Возле лица валяется одна из окровавленных ваток из носа. Кривлюсь:
— Врезать тебе, что ли? Ещё раз, — приподнимаюсь на локтях. — Чтобы так бухать неповадно было… — протягиваю руку и выдёргиваю из ноздри парня вторую ватку. Лёнька тут же морщится, шевелит губами, пытаясь дотянуться ими до носа.
— Пьяное чудовище, — усмехаюсь я и выбираюсь из кровати.
Несколько минут трачу на гигиенические процедуры. Собираю часть Лёнькиных вещей: куртку, носки, толстовку. Закидываю их в стиральную машинку. Самой грязной оказалась куртка.
— Он что, его ещё и по земле валял вчера? — недовольно ворчу сама себе, рассматривая порванный карман и рукав. — Капец.
Возвращаюсь в комнату, подхожу к парню, переворачиваю его на спину, принимаюсь расстёгивать ремень на джинсах. Лёнька это чувствует, резко просыпается, поднимает голову, бросает на меня абсолютно тупой полусонный взгляд, после снова откидывается на подушку. Морщится от боли. О да, головушка у него, должно быть, сильно болит. И не только она.
— Что ты делаешь? — вяло интересуется парень.
— Штаны с тебя снимаю, — буркаю я.
— Зачем?
Пару секунд думаю, после вытягиваю заговорщическую улыбку и отвечаю:
— Да что-то секса так захотелось с утра. Вот хочу трахнуть тебя по-быстрому. Ты же не против?
Несколько мгновений ничего не происходит, я всё так же продолжаю снимать с друга джинсы. Когда расстёгиваю ширинку, задеваю известное интимное место. Разумеется, случайно. Однако этого оказалось достаточно, чтобы привести парня в чувства. Лёнька подскакивает на кровати, как полоумный. Ошарашенно смотрит на меня. Я как раз отошла к его ступням, чтобы стянуть джинсы.
— Сдурела, что ли? — сипит друг.
Делаю удивлённое лицо:
— Чего?
— Ты сейчас это серьёзно?
— Конечно, серьёзно! СЫмай штаны, — хватаюсь за одну штанинину, тяну на себя. Лёнька хватается здоровой рукой за ремень.
— Алён, — чёрт, я сейчас помру со смеху… он реально повёлся. — Ты же знаешь. Я не могу…
— ЧЁй-то?
— Ну я же… это… Не по девочкам.
— И что? — развожу руками, снова тянусь к штанине. — Член есть? Есть. Так что сЫмай штаны.
Лёнька отползает к самой спинке кровати:
— У меня голова болит, и рука сломана, — он демонстрирует мне гипс. — Я не сексоспособен.
Тут я уже не выдерживаю, прыскаю со смеху:
— Да в стирку я хочу их закинуть, придурок! Посмотри, вон, все колени хрен пойми в каком дерьме.
— А-а, — с толикой облегчения протягивает он, затем уже добровольно снимает джинсы, протягивает их мне. Смеряю шутливым взглядом его жёлтые трусы-шорты со Спанч Бобом.
Друг замечает это, тут же закрывается одеялом.
— Не пялься так, — буркает недоверчиво.
— Ой, да нужен ты мне, ей-богу… — смеюсь я.
— Чего вы так кричите? — полухрипом вдруг отзывается Ритка.
— О, ещё одна пьянчуга проснулась. Проснись и пой! — намеренно повышаю голос.
Ритка недовольно морщится, закутывается в одеяло с головой и уже оттуда бубнит:
— Не ори, башка раскалывается.
— Сами виноваты, — фыркаю я и удаляюсь.
* * * *
Лёнька ушёл в ванную, сказал, что попытается помыться. Не сдержалась, ехидно предложила свою помощь, за что получила в морду грязной вонючей футболкой. У него часть головы оказалась в крови. Хотя видимых повреждений мы так и не обнаружили.
Ритка пьёт чёрный чай с печеньем, ждёт, когда я приготовлю поесть, и попутно пересказывает мне события вчерашнего вечера: