Друг садится напротив, прижимает к груди колено и вяло прислоняется плечом к стене.
— Чего пьёшь? — без интереса спрашивает он.
— Чай, — пристально, но устало смотрю ему в глаза, а он мне.
— Зелёный?
— Угу, — опускаю глаза, делаю небольшой глоток, обхватив чашку ладонями.
— С мятой?
— Ну да, — короткий кивок.
— И нравится тебе пить эту гадость, — Лёнька кривится, всё ещё пристально смотрит на меня.
— Ну, тебя ведь никто не заставляет делать то же самое, — выдавливаю вымученную улыбку, будто подражая его кислой мине. — А мне он всегда помогает от похмелья. Да и вообще, нравится. Говорят, мята успокаивает нервы.
Друг ничего не отвечает, только опускает глаза и пожимает плечами, дескать, «наверно». Спустя пару минут встаёт с табуретки, подходит к окну, открывает форточку. С улицы сразу веет февральской прохладой. Холодный воздух ловко проникает сквозь футболку, пробегает по спине и обнажённым рукам россыпью мурашек. Лёнька достаёт из пачки, лежащей на подоконнике, сигарету, пару раз чиркает пластиковой зажигалкой, делает несколько глубоких затяжек.
— Ритка ещё спит? — решаю спросить я, а то внезапно повисшая тишина сразу начинает напрягать.
— Ага, — парень вдруг усмехается. — Эта спящая красавица теперь до вечера будет дрыхнуть. Ещё нас потом заставит бегать вокруг неё, — он делает тоненький голосок и насмешливо изображает подругу: — Водички мне, таблеточку. Ой, мне так плохо. Так плохо… — в конце театрально хватается за голову с мученическим видом.
Я тихо смеюсь, полностью согласная с его словами, а затем на выдохе отвечаю:
— Это точно. Чай будешь? — решаю сменить тему.
— Только не зелёный.
— Заварю обычный. Чёрный.
— Давай, — кивает друг со странной задумчивостью, не отрываясь от окна.
Я отодвигаю свою чашку в сторону, встаю, выхожу из-за стола. Проверяю наличие воды в чайнике, хотя точно знаю, что там оставалась ещё ровно половина, затем включаю его и бреду к раковине за второй чашкой.
— Сильно я вчера напился? — вдруг спрашивает Лёнька, всё так же не отрываясь от окна.
С трудом сдерживая смех, достаю из шкафчика над раковиной чистую кружку.
— Ну-у, как тебе сказать…
Друг резко оборачивается ко мне. О, кажется, кто-то ни черта не помнит о том, чем закончилась вчерашняя пьянка. Ну, теперь, по крайней мере, понятно, почему у него такой озабоченный вид.
— Ох, не делай такое лицо, — всё ещё смеюсь. Возвращаюсь за стол, беру чайный пакетик из многочисленных коробочек на столе. — Если не считать того, что ты напился вдрабадан и потом до самого дома, не затыкаясь, орал песни, всё было вполне себе прилично, — чуть понижаю голос и ворчу сама себе. — Хотя, если задуматься, вчера все возвращались домой не в лучшем виде.
Лёнька изумлённо округляет глаза:
— Орал песни?
— Ну да, — коротко киваю. Стою, жду пока закипит чайник.
— И, это… ну-у… Никита там..?
— Да, Никита в этот момент тоже ещё был с нами, — положительно киваю, перевожу на друга шутливый взгляд.
— Бли-ин, — он сокрушённо сводит плечи вперёд, чуть ли не хватаясь за голову, и снова отворачивается к окну. Делает глубокую затяжку, тяжело выпускает струю дыма в окно.
— Да ладно тебе, — подхожу к Лёньке, обнимаю его одной рукой за плечи, чуть прижимаю к себе. — С кем не бывает. Подумаешь, напился.
— Он, наверное, подумал, что я придурок какой…
— Ты слишком загоняешься, — отмахиваюсь я. — К тому же, там все были пьяные. И я в том числе… Хорошо, что хотя бы у меня нет провалов в памяти, — резко поворачиваюсь к Лёньке и добродушно улыбаюсь ему. — А то так бы я не имела удовольствия рассказывать вам на следующий день о ваших пьяных закидонах. Не переживай ты так, Лёнь, — хлопаю друга по плечу. — Всё будет норм. Вот увидишь.
И друг вроде соглашается, неуверенно кивает пару раз, после тушит сигарету, возвращается на табуретку. Чайник громко булькает, закипая, после щёлкает пластиковым рычажком. Я завариваю чай во второй кружке, кладу две чайных ложки сахара, пододвигаю её другу.
— Хочешь, могу узнать сегодня у Сашки насчёт Никиты? — сажусь на своё место напротив.
— В смысле? — парень выглядит слегка озадаченным.
— Ну, расспрошу у него, что да как? Говорил Никита про тебя что-нибудь или нет?
Лёнька внезапно хмурится:
— Ага, ещё спроси сразу, не имеет ли он гомосексуальных наклонностей и не нравятся ли ему мальчики?
— А это-то тут при чём? — непонимающе переспрашиваю я и приподнимаю одну бровь.
— Ну, сама посуди, — Лёнька чуть склоняется ко мне. — Ты вдруг позвонишь Сане и начнёшь интересоваться у него о том, как относится ко мне Никита? Тут любой дурак заподозрит что-то неладное, — в конце друг хмурится ещё сильнее, а затем буквально утыкается носом в свою кружку.
Это похмелье так на него повлияло, что ли? Чего он вдруг такой раздражительный?
— Да я и не собиралась ему звонить, — пожимаю плечами и делаю глоток чая.
Лёнька тут же поднимает на меня вопросительный взгляд.