— Ну, вот, — Марк развел руками, чертыхнулся и отвернулся в сторону, — у меня даже слов нет. по большому счету, плевать мне, признаешь ты моих детей или нет. Я их признаю, — он снова повернулся к отцу, — Я! хочешь ты того или нет. К сожалению, в твою, — он выделил последнее слово, — корпорацию я вложил немало сил, поэтому, как бы противно мне не было, до твоего полного выздоровления я заменю тебя. Но потом можешь на меня не рассчитывать. Я заберу детей и уеду. Подальше от тебя.
Генри сидел и смотрел на сына. Уголок губы у него подрагивал. Он открыл рот, в надежде произнести хотя бы слово, но болезнь не позволила этого сделать. Он протянул к сыну руку, в надежде, что тот хотя бы пожмет её, постарается понять и простить. Но Марк только упрямо сжал губы, поставил руки на бедра и переминался с пятки на носок, пытаясь хоть таким образом унять свой гнев.
— Я не могу, — он покачал головой. — Даже в одной комнате с тобой находиться не могу. Мама, прости.
И он вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Регина сидела подле мужа в слезах. Сдерживала рвущиеся рыдания, прижимая ко рту ладонь с зажатым в ней шелковым платочком, и тихо повторяла, глядя на мужа:
— Как ты мог, Генри? Как ты мог? Мои внуки. Наши… И ты не сказал мне… Ты искалечил жизнь нашему сыну. Этой девочке. Малышам. — Она видела, как Генри попытался что-то возразить. — Нет, не говори! Не надо. Что же ты наделал? Марк возненавидит тебя.
Последние слова, как приговор, что обжалованию не подлежит, тяжелой и острой гильотиной опустились на плечи пожилого мужчины. Он сделал глубокий судорожный вдох и схватился за сердце. Боль лишила его слов и возможности наполнить легкие кислородом. В агонии, он опрокинул на пол миску с бульоном, и закатил глаза…
Марк стоял у окна, напротив палаты, в которой лежал его отец, и смотрел на урбанистический пейзаж за стеклом. В голове была пустота. Генри даже не пытался ничего отрицать. Будь он трижды не ладен! Он знал о существовании этих малышей, и ничего не сказал ни ему, ни маме. Как долго он собирался все скрывать от них? Рано или поздно, но правда вылезла бы наружу! Вопрос в том, когда? Когда он был бы старым дряхлым стариком и его дети люто ненавидели бы его? А кто сказал, что сейчас они примут его любовь? Но еще хуже было осознание того, что Генри видел внуков. Видели ли они его, другой вопрос. Но вот он? А еще эта маленькая лживая сучка! Как она могла? Как? Ладно, с ней он разберется потом.
— Ты заслужил этот приступ, отец, — Марк, переминаясь с носка на пятки, засунул руки в карманы брюк.
Но его отвлекла суматоха и суета, поднявшаяся в отделении. Несколько врачей и медсестер, толкая перед собой тележки с оборудованием, неслись по коридору в его направлении. Распахнули дверь палаты, в которой лежал его отец, вкатили приборы и закрыли за собой дверь. Марк метнулся в их направлении, рванул ручку на себя, но дверь открылась: медбрат, поддерживая Регину за плечи, осторожно вывел её из комнаты.
- Мы делаем все возможное. Но вам лучше подождать здесь.
Одна из медсестер подошла к панорамному окну и стала опускать жалюзи, скрывая от глаз Марка и Регины то, что происходило в палате.
— Мам?!
Марк испуганно смотрел на Регину. Она прикрыла глаза, а потом повернулась к нему. Заплаканная и растерянная.
— У Генри приступ. Еще один…
— Это? — голос Марка дрожал, — Это я виноват? Да?
— Нет, нет, что ты, милый, не ты, — Регина взяла руки сына в свои ладони. — Не ты…
— Но, но это же после того, как я…
— Мой родной, — слезы катились по щекам хрупкой женщины, — не надо винить себя. Нам сказали подождать…
— Да, — Марк взял мать под локоть и повел в комнату ожидания. — Да, пойдем.
Но тревога и страх за жизнь отца, которого он ненавидел еще пять минут назад, засели в его сердце.
Ожидание затягивалось, превращая минуты в тяжелую бесконечность неизвестности. Регина сидела на стуле, не сводя глаз с одной точки на стене, а Марк расхаживал по маленькому пространству комнаты, меряя её шагами.
— Что так долго?
Он обращался к самому себе, пытаясь отвлечь себя от самобичевания хоть таким способом. Что, если отец… умрет? Это будет только его вина.
— Марк, — Регина окликнула его и похлопала ладонью по сиденью стула, рядом с собой. — Присядь, мой милый. — он послушно сел, но избегал её взгляда. — Расскажи мне.
— Что рассказать, мам?
— Расскажи мне о малышах. Какие они? На кого похожи?
— Мам, сейчас не время…
— Самое время, сынок, — она грустно улыбнулась. — Это и отвлечет.
Марк мило улыбнулся, вспоминая детей:
— Ну, я видел-то их всего один раз. Они маленькие и очень красивые. Глаза особенно. У Николаса чуть светлее, чем у Габриэль. У мальчишки копна непослушных рыжеватых волос, знаешь, такие крупные локоны. А девчонке Джейс заплела косички. Они общительные.
— Значит, — Регина улыбнулась. — Ники и Габи?
— Нет, мам, — Марк усмехнулся. — Бри и Кид. И не спрашивай меня, почему? Я и сам не знаю… Бри назвала меня пиратом…
— Ну, ты и похож на него. Смотри, какой небритый!