— Если так звучат ваши просьбы, боюсь даже представить, какого это — выслушивать ваши приказы.
Гаитэ и не подумала выполнять то, что от неё требовали. По-птичьи резкое и тонкое лицо Сезара потемнело от гнева, но тон его оставался деланно легкомысленным:
— Боитесь растолстеть до свадьбы и огорчить моего брата? Уверяю вас, для него одинаково привлекательным как толстушки, так и такие большеглазые тонкие феи, вроде вы. Толстушки ему нравятся даже больше — они, по его словам, полнокровнее.
— Вы оскорбляете меня при каждой встрече вряд ли случайно?
— Оскорбляю? О чём вы?
— Да бросьте! Вы далеко не такой солдафон, каким пытаетесь выглядеть. Значит, говорите гадости осознанно. Но дело не в этом. Если вас это развлекает, я могу и потерпеть, но мне представляется, для нас обоих будет лучше, если вы сразу изложите: зачем я всё-таки здесь?
— Вы не допускаете возможности того, что мне просто приятно ваше общество?
— Нет.
— А зря, — пожал он плечами, сам усаживаясь за стол. — Мне не очень приятно сидеть в присутствие дамы, но вы же не оставляете мне выбора? Я весь день не ел, голоден, как волк, и откладывать приём пищи больше не намерен.
— О! Если всё дело в этом, рада пожелать приятного аппетита.
— Благодарю, — с приятной улыбкой кивнул Сезар.
Разломив утку прямо руками, он принялся есть её с жадностью, какой вряд ли ожидаешь увидеть у аристократа. Видимо, правда был голоден? Или пытался шокировать?
Сезар ел, нарочито активно двигая челюстью, а Гаитэ продолжала стоять посредине комнаты, не сводя с него глаз. Она тоже делала это нарочно, не рассчитывая, впрочем, что как-то подействует. Но, к её удивлению, подействовало. Сезар занервничал.
Проявлялось эта нервозностью в движениях и в волчьем, остром взгляде. Тряхнув головой, отчего густые волосы взметнулись над плечами тёмным облаком, он хмуро уставился на Гаитэ в ответ:
— Вы меня ненавидите из-за вашей матери? — неожиданно спросил он.
Гаитэ едва уловимо пожала плечами, не отвечая.
— Вы понимаете, что любой другой на моём месте попросту казнил бы её? Я же предпочёл сохранить ей жизнь.
— Зачем?
Ей померещилось или в чёрных глазах промелькнуло удивление?
— Зачем?.. То есть — как это «зачем»? То есть, вы не рады? — удивлённо распахнул он глаза.
— Мы с матерью едва знаем друг друга. Для неё я всегда была пустым местом, но её страдания меня всё же не радуют. Однако суть моего вопроса в другом. Почему вы поступили так, как поступили? Что заставило вас проявить снисходительность? Судя по слухам, подтверждённым тем, что я наблюдала, к милосердию вы не сильно склонны?
— Вообще не склонен, — подтвердил Сезар, наполняя бокал вином. — Но лишать женщину жизни для мужчины всегда труднее, чем убить другого мужчину в бою. В бою вообще убивать легче всего, а ваша мать… я рад, что отец не отдавал прямого приказа казнить её.
— А если бы приказал?
Их взгляды встретились. Во взгляде Сезара промелькнуло сожаление о том, что правда, возможно, ранит Гаитэ.
— Если бы приказал, мне пришлось бы выполнить приказ. Мой отец не только отец, он, в первую очередь, император. Несправедливо ненавидеть меня за то, что я хороший солдат.
— Я не за это вас ненавижу. Вернее, я вообще не ненавижу вас, — нервно передёрнула плечами она.
— Рад слышать! — с энтузиазмом взмахнул руками Сезар. — В ближайшее время мне и вам предстоит сотрудничество. Для всех будет только лучше, если мы подружимся. Мы ведь скоро станем одной семьёй.
— Мысль о том, что я стану женой вашего брата больше не торчит костью в вашем в горле? — насмешливо приподняла брови Гаитэ. — Что ж? Может быть, родственниками мы и будем, но точно не станем друзьями.
Лицо Сезара мгновенно потемнело, будто внутри погасла свеча.
— Но вы же только что сказали, что не ненавидите меня? Солгали?
— Ненависть — сложное чувство. Как правило, его нужно заслужить. Пока же вы мне просто антипатичны. Надеюсь, так это и останется.
— Не надейтесь, — резко бросил Сезар. — Я люблю сложные, противоречивые чувства. И, клянусь жизнью, я заставлю вам либо любить себя, либо ненавидеть!
— Как будет угодно Вашей Светлости, — отозвалась Гаитэ. — Теперь я могу идти?
Сезар недовольно свёл брови. Губы его вытянулись в ниточку, отчего выражение лица сделалось угрожающим.
— Нет, — от его ледяного тона, казалось, падающие дождевые капли на миг превратились в льдинки, а в комнате словно бы даже сделалось тише. — Перестаньте уже испытывать моё терпение и сядьте!
Прозвучало это неоднозначным приказом.
Сопротивляться значило искушать судьбу и давать повод этому человеку приблизиться к себе. Гаитэ предпочла сохранить достоинство и дистанцию. Подметая дорогие ковры пышной юбкой, прошла к столу и села как можно дальше от Сезара.
— Так лучше, Ваша Светлость? — её тон был сама вежливость.
Правда, проявляемая покорность была столь откровенно натянута, что это не могло не бросаться в глаза.
— В походе вы окажетесь в полной моей власти. Вам не кажется, что с вашей стороны разумней сохранять мир?