Так становятся звёздами. Часть 1

Руки Торна словно были везде — на бёдрах и на спине, на позвоночнике и щиколотках, заставляя судорожно кусать губы, глуша стоны наслаждения.

Внезапно хрупкий мир их зарождающихся чувств был безжалостно разрушен топотом ног и хриплыми голосами. Гаитэ вскрикнула и испуганной ланью отшатнулась, вырываясь из рук Торна.

— Чёрт бы всех побрал! — прорычал он, поправляя на неё одежду. — Какого чёрта им не сидится во дворце!

Возмущение его было таким искренним, что Гаитэ, не сдержавшись, расхохоталась:

— Действительно! Как бестактно с их стороны!

— Вот именно! — буркнул он в ответ, а в глазах зажглись насмешливые, весёлые искорки. — Гаитэ! Я желаю тебя так, как никогда не желал ни одной женщины в своей жизни. Скоро ты будешь принадлежать мне по всем законам, так почему, скажи, мы должны отказывать себе в том, что обоих нас способно сделать счастливыми?

— Потому, что некоторые вещи стоят того, чтобы подождать.

— Только следуя подобной логики, самого важного в жизни можно так и не дождаться. Прошу, доверься мне! Пойдём со мной туда, где нам уже никто не помешает.

Гаитэ колебалась.

В её голове вихрем мелькали сомнения — в благоразумии, в доверии к этому человеку, в том, что будет завтра, если…

Но с другой стороны, ещё совсем недавно она и мечтать не смела о том, чтобы познать не то, чтобы любовь, а просто, обычную близость с мужчиной. Ей скоро двадцать один и в теле девицы ей давно тесно, как бабочке, перезревшей в коконе. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и — пожалеть.

Завтра они едут на войну, где может случиться всё, что угодно. Вдруг случится так, что ей не придётся узнать, какого это — сорвать плод любви целиком, а не просто надкусить? Да и близость с Торном может оттолкнуть от неё Сезара — не каждый согласится есть объедки со стола соперника.

— Возьми меня, если хочешь, — протянула она к нему руки. — Я твоя.

Она плохо помнила, как они поднимались по лестнице, как оказались в его комнате.

Было темно. И дрожали руки. И взгляд словно умоляюще зацеплялся за балдахин над огромной кроватью.

Помнила только, как он снова целовал её. Как опускался на колени, чтобы снять с неё туфли. Помнила, как стонала, когда его быстрые, проворные, нетерпеливые пальцы освободили её от платья, и нежные холмы её грудей оказались в плену его горячих ладоней.

— В реальности ты ещё красивей, чем виделась мне в мечтах, — хрипел Торн, покрывая поцелуями фарфоровую белизну её горла, горстями зачерпывая половодье высвобожденных из прически волос, разметавшихся по плечам.

Опустив Гаитэ на кровать, Торн принялся сбрасывать одежду и с себя, открывая для её жадного взгляда атлетически мощное тело, позволяя любоваться широкой грудью, плоским животом, слегка припорошенной кудряшками узкой талией, длинными ногами.

Гаитэ потянулась к нему, когда он лёг рядом. А потом уже сложно было понять, что с ней: парит она или падает? Он сжимал губами её соски, заставляя стонать, извиваться и жаждать чего-то ещё… чего-то большего.

Она застыла в тот момент, когда он вошёл в неё, избавляя от бремени невинности, вводя в новый мир.

Любое рождение неразрывно связанно с болью. Впрочем, боль была краткой и преходящей, несмотря на резкость. Так бывает, когда наколешь подушечку пальца — как ожог, но в следующее мгновение всё прошло.

Потом какое-то время Гаитэ не испытывала ничего, но медленные волны, колышущиеся в её теле, понесли вверх, на вершину, пока она не растворилась в жарком потоке с мучительно сладким стоном.

— Ты— удивительная! — с восхищением говорил Торн, крепче прижимая Гаитэ к себе. — Не каждая способна познать радость любви с первой главы в книге.

— Это ты удивительный, — искренне выдохнула она. — Это было чудесно. Благодарю!

— Да ты уже сполна меня отблагодарила, — смеялся Торн.

Они так и заснули вместе, в обнимку.

* * *

Открыв глаза Гаитэ не сразу поняла, где она. Некоторое время с удивлением разглядывала балдахин над головой. Затем память вернула её к действительности, и она резко села. Взглянув туда, где лежал Торн, обнаружила, что он всё ещё спит.

Какой же сильный у него торс и руки, их так и хочется погладить. Твёрдые, как гранит, плечи, притягивали, как магнит.

Гаитэ поспешила отвести взгляд.

Огонь в камине погас. Свет с трудом проникал в щель между опущенными гардинами. И весь этот нетопленный полутёмный кавардак вызывал неприятное, тягостное чувство, как похмелье после весёлого вечера.

Как она смогла допустить то, что допустила — как случилось, что она отдалась Торну? Он был ей небезразличен, нравился, вчера она познала в его объятиях рай, так откуда сейчас такая тоска и злость? Прежде всего на саму себя. На кого ещё злиться?

Откуда чувство, что она допустила непоправимую ошибку и грядёт катастрофа?

Понять бы ещё, чего она страшится?

Людское осуждение Гаитэ не трогало, ей было мало дела до праздной болтовни, да и знали-то её столь немногие, что сплетен можно не опасаться. Поскольку именно Торн предполагался её мужем, то потеря невинности вряд ли имела такое уж фатальное значение?