Так становятся звёздами. Часть 2

Гаитэ не слишком чётко осознавала течение времени. Чувствовала, как на лоб клали смоченную холодной водой ткань, снова и снова поправляли простыни и одеяла, отирали пот, гасили подступающую жажду и следующий за ним пожар прохладным питием.

Ей казалось, время тянется невероятно медленно. Гаитэ то горела как в огне, то замерзала. Кожа её была сухой и горячей, губы трескались. Сердце колотилось, как сумасшедшее, дышать делалось тяжело.

Она надсадно кашляла и слышала, как Сезар звал её взволнованным голосом. Чувствовала его прикосновения, хотя ответить сил не было, но голос его удерживал её, не давал уйти из жизни, заставляя бороться.

Самым мучительным была жажда. Она не проходила, не отступала, не унималась.

Следом за жаждой изнуряла тяжёлая тошнота.

Гаитэ чувствовала себя такой измученной и обессиленной, что уже и рада бы была сдаться и ускользнуть в спасительную темноту, но каждый раз от последнего шага её удерживал шёпот Сезара:

— Ты не можешь умереть! Не можешь! Это проклятая мерзкая чума не заберёт тебя у меня! Ну почему она обрушилась на нас? Почему заразилась именно ты?!

Сезар не отдавал её смерти. Звал снова и снова:

— Гаитэ, милая, подай знак, что слышишь меня? Что ты ещё со мной?

Язык распух так, что еле умещался во рту. А уж отвечать что-либо? Об этом и думать нельзя.

— Сезар… ты… ты должен… должен был уехать… — взволнованно лепетала она в забытьи.

— Уже уезжаю, Гаитэ. Не волнуйся.

Она то затихала, то снова начинала что-то невнятно бормотать.

Тело ломило, боли были почти нестерпимыми. Она металась на кровати, словно в агонии. Но не переставала осознавать присутствие Сезара.

Он неотступно находился рядом. Он старался предугадать каждое её желание. Раз за разом вновь накрывая её одеялами, которые она сбрасывала, удерживая её на кровати, когда начинались судороги. В какой-то момент мучения Гаитэ сделались таковы, что её охватила апатия и безразличие ко всему.

Нить жизни истончилась и готова была в любой момент прерваться.

Словно со стороны слышала она голоса Кристофа:

— Господин, как не больно мне это говорить, но следует приготовиться к худшему. Госпожа очень плохо выглядит. Я видел таких за полчаса до смерти.

— Заткнись! Зактнись и убирайся вон!!! — рявкнул Сезар. — Она не умрёт! Не умрёт, слышишь? Я этого не допущу..

— Смерть и жизнь не зависят от вашего желания, сеньор. Но будем молиться.

— Молись, если можешь. Я не верующий.

— Я — тоже. Но это сейчас всё, что мы можем для неё сделать.

«Я уже умерла? — подумала Гаитэ. — Хорошо бы, если так. Я почти ничего не чувствую, но всё ещё могу мыслить. Если я сейчас мертва, значит, после смерти хоть что-то от нас остаётся».

Но в тот же момент она поняла, что не пересекла черты. И та непроглядная тьма, что всегда пугала, заставила испугаться и сейчас. Словно пловец, из последних сил бьющий по воде руками, Гаитэ оттолкнулась от того, чему нет слов и в изнеможении выплыла на мелководье — пришла в сознание.

С трудом, через силу, открыла глаза.

Стоило поднять ресницы, она увидела склонённое над собой лицо Сезара. Он улыбнулся ей светлой, лучезарной улыбкой, какой никогда раньше она не видела на его лице.

— Гаитэ?

Голос его звучал так тихо и хрипловато, что походил на шёпот.

— Сезар, — из последних сил произнесла она дорогое имя.

В глазах его свернула дикая радость:

— Милая моя, ты действительно меня слышишь? О, дорогая! Нет, нет, не говори ничего! Не отвечай. Тебе нужно беречь силы. Самое главное, что ты пришла в себя. Теперь ты поправишься. Всё будет хорошо.

Глава 12

Гаитэ лежала на кровати под тёплым одеялом, обессиленная и отстранённая. Сезар приходил часто, но остаться не мог, поэтому большую часть дня с ней находилась либо сиделка, либо Кристоф. По счастливой случайности её зелья успели сделать благое дело, никто их мужчин, ухаживая за ней, не заболел.

Её кормили завтраком, потом меняли повязку на ранах, образовавшихся после вскрывшихся язв. Она умывала руки, лицо, чистила зубы, расчёсывала волосы. Эти простые занятия доставляли удовольствие, хотя и отнимали часть сил — напоминали о том, что она выжила.

Сиделка была немногословной, очень исполнительной женщиной. Гаитэ приняла решение, что возьмёт её во дворец, если та согласится. А та, конечно же, согласится, потому что нигде за службу не платили лучше, чем в императорских покоях.

Поводов для волнения было множество. Можно было побеспокоиться о том, что Торн ни разу не осведомился о состоянии своей жены, или о том, что в городе продолжался мор, у границ война, а родная мать едва не сжила со свету. Но волноваться не было сил. Отсутствие заботы со стороны мужа не трогало, все обиды на мать умерли ещё в прошлом, вместе с любовью к ней, возвращаться во дворец совсем не хотелось.

По сравнению с его грандиозной роскошью всё в этом доме казалось миниатюрным и в то же время более настоящим. Словно до сих пор Гаитэ жила в плену миражей.

«Я не рождена для власти, — отстранённо думала она. — Власть тяготит меня так же, как тяготит брак с Торном. Во дворцах я никогда не буду счастлива».