Так все и было, или рассказы бывалого одессита

— Слушайте, вы же милиция, вы бы как-то нам помогли, все-таки, — у Лорины тряслись руки, в которых она держала сигарету.

— Слышь, «Одесса», а подруга твоя, чего, не наркоманка, случайно. Глаза красные и руки трясутся.

— Ну да, — отвечаю я, — наркоманка. Кстати, у бабы Даши тоже глаза красные и руки трясутся, вместе на игле сидят, — рассмеялся я.

— Слушайте, как вас там, Козлич, — передернула Лорина, — вы будете что-то с этим беспределом делать или нет, — она явно осмелела от вина и «Дихлофоса».

— Слышь, попрошу при исполнении не оскорблять, — расправил усы Кузьмич.

— Оскар не блять, — Лорина готова была наброситься на Кузьмича.

— Так, давайте успокоимся, — вмешался я. Зрел скандал. Надо было смягчить ситуацию, — земляк, ты не обижайся, на нервах она, перенесла такое, да и дядя у нее, понимаешь, Оскаром зовут, — придумал я быстро.

— Хто дядя, хто не дядя, — Кузьмич почувствовал себя виноватым, — ладно, чего, будем меры принимать.

Он отвел меня к окну комнаты, посмотрел на делегата XXVII съезда КПСС полковника Григораша, даже чуть подтянулся и шепнул мне на ухо:

— Порешать надо.

— Порешать? — возбужденно переспросил я, — нас побили, вломились в номер, пытали, насиловали, обокрали и «порешать» еще?

— Слышь, чего и деньги забрали? — заволновался Кузьмич.

— Ну, кое-что оставили, я припрятал, но мало, — и я сделал грустную мину на лице.

— Слышь, «Одесса», такое дело, у тебя же завтра самолет, а мы по этой ситуации дело должны возбуждать. Чего-ничего, а по факту полагается. Говорил же я тебе, у лысого дядя в прокуратуре работает, а тут, вона, серьезная штука получается. Там, так повернуть могут. Блин, чего так вот. Порешать надоть.

— Фотоаппаратов у меня больше нет, — отрезал я.

— Слышь, ну не спекулянт же я какой. Фотоаппарата не прошу. Я же с тобой по-братски, как с земляком.

— Земляк земляка — видит издалека, — перефразировал я для Кузьмича.

— ВОна чего думаю, — Кузьмич закрутил правый ус, — в наряде нас трое, сегодня порешаешь, завтра до дома, а дело, чего, оно мимо тебя пройдет. Слышь, тут чего как ни крути, все-таки химическое оружие будет. Блин, серьезно чего.

— Ну, — говорю Кузьмичу, — во сколько «Дихлофос» оцениваешь?

— С других бы все стянул, а тебе, как земляку, полтинник.

Я вынул пятьдесят рублей и вложил Кузьмичу в ладонь, как бы прощаясь с ним. Кузьмич посмотрел в руку и замотал головой.

— Слышь, блин, чего, ты видать в школе математику совсем не знал. Слышь, я же говорю, в наряде нас трое, блин. Пятьдесят на три — сто пятьдесят будет, — от наглости Кузьмича, я подпрыгнул на месте.

— Послушай, Кузьмич, знаешь одесский анекдот про пре­дел наглости? — зло сказал я.

— Открывает дверь мужик в квартире, выходит на лестничную площадку, а под дверью кто-то написал и подписал «Fantomas». Поймал мужик этого пацана-шкодника и по ушам ему надавал, а тот на следующий день наделал дерьма ему под дверь и написал «Фантомас разбушевался», да еще позвонил ему в квартиру и бумажку туалетную попросил. Так вот ты, Кузьмич, уже совсем разбушевался, решать вопросы, ладно, но бумажку, это уже слишком, сотки тебе и так хватит.

— Слышь, «Одесса», я же не пацан какой-то, чего под двери накладывать. Сотка так сотка. Мы же земляки, братья-хохлы, чего, не зверюка я какой.

Язвительный анекдот подействовал на Кузьмича. Я дал ему еще полтинник и он, выходя из комнаты, увидел, как я немного скорчился и слегка простонал. В этот момент у меня сильно заболела рука. Кузьмич, по своей тупости, обратил внимание не на руку, а на лежащую на столе медицинскую грушу. — Слышь, блин чего, совет дам, — заумничал Кузьмич, — «Одесса», ты бери тертый горох с молоком, на кой тебе эта клизма, враз запор снимет.

— Ну, ты настоящий Пирогов, — покосился я на него.

— На кой мне Пирогов? У меня же фамилия другая.

— Другая, так другая, — ответил я.

— Бувай земляк, — Кузьмич махнул нам рукой и исчез.

Я присел на диван, посмотрел на побледневшую Лорину и на картину «Делегат XXVII съезда…» Смотреть в комнате больше не на кого было. Общий натюрморт был до невозможности печален. Тут на ум мне пришло такое же печальное, как натюрморт, стихосложение:

«Абакан, Абакан, голубые дали,

Мы такой Абакан, на хххолме видали...»

Воцарилась длительная пауза, которая была наполнена нашим молчанием, резким запахом «Дихлофоса» и холодным, пронизывающим сквозняком.

— Лёнь, это самое, как выбираться будем? — Лорина потихоньку приходила в себя.

— Выберемся, — уверенно ответил я, обмотав поверх одежды старое гостиничное одеяло, — как Мальчиш-Кибальчиш, день простоял, ночь продержался, ну и мы так же.

— Да, да, — ответила Лорина, — я эту сказку тоже читала. Конец сказки, ты помнишь какой?

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался я.

— Лёнь, я в школе отличницей была и эту сказку не хуже тебя знаю. Я ее наизусть выучила и за это пятерку получила.

— Да ну, наизусть, — искренне удивился я, — а ну нажми плэй, — подшутил я.

Лорина, демонстративно встала на середину комнаты и как настоящий пионер-патриот начала: