Так затихает Везувий. Повесть о Кондратии Рылееве

— А ты уверен, что тайное общество продолжает быть тайным? Что ропот общего недовольства не доносится до ушей, которые его слышать не хотели? Но раз услышав, хотели бы доискаться, откуда идет этот шум.

— Но женщина…

— Мужчины часто любят говорить о женском коварстве, не понимая, что женщина становится коварной, когда теряет женские черты. А у госпожи К., по-моему, чисто мужская хватка.

Мгновенно охваченный сомнениями, он все-таки прошептал:

— Как ты можешь, не зная женщину, обвинять ее в предательстве?

— По твоему рассказу, восторженному, но правдивому, мне кажется, что я ее знаю лучше, чем ты. Ты ослеплен страстью, я — холоден.

Он все еще пытался сопротивляться.

— С каких это пор холод просветляет ум и зрение?

— Верно, с тех самых, как страсть лишает разума. Но слушай меня. С первой минуты эта госпожа К. обнаружила себя. Кто-кто, а ты-то, верно, по себе знаешь, как трудно влюбленному, а тем более влюбленной женщине признаться в своих чувствах. А эта дама с первой встречи не постеснялась обнаружить свои чувства. Деловые люди ходатайствовали за нее, просили тебя назначить встречу. Когда же встреча эта состоялась, дама не захотела даже упоминать имени мужа. Странно? Ты читаешь ей любовные стихи, она отмахивается и призывает выполнять в поэзии свой гражданский долг. Разве влюбленная женщина останется равнодушной к стихам, посвященным ей?

— Но есть другие доказательства любви!

— Другие? Но это зависит от темперамента. Может, ты ей в самом деле нравишься? Тем приятнее выполнять деловое поручение. И, наконец, почему ее интересует, о чем говорят твои друзья? Она-то рассказывала тебе, о чем говорят ее подруги?

— В такие низины мы не спускались.

— Низины! Во всей этой истории как нельзя лучше проявился твой характер, открытый, готовый доверять любому слову, чуждый подозрительности. А я, трезвый и хладнокровный, тебе разложил весь пасьянс. Карты сошлись — она шпионит. И умоляю, уноси ты ноги из этого флигелька на Большой Морской. Только виду не подавай, что обо всем догадался. Подведешь и себя, и общество.

Трезвый голос рассудка казался очень убедительным, но внимать ему не хотелось. Он был предан сердцу, как в отрочестве, когда писал витиеватые письма отцу.

На другой день он по-прежнему поехал к госпоже К. и против обыкновения застал у нее гостя. Это был молодой человек наружности непримечательной, какую трудно запомнить с первой встречи. Запомнился только синий фрак, по цвету сильно смахивающий на жандармский мундир. Досадно было, что после вчерашних речей Бестужева теперь всякий пустяк будет вызывать подозрения.

Молодой человек неразборчиво назвал свое имя и сразу заторопился прощаться. Хозяйка пошла его проводить, а оставшись один, он заметил на столике раскрытую книжечку в зеленом сафьяновом переплете, куда, по словам госпожи К., она записывала изречения знаменитых людей… Не удержался и прочел на раскрытой страничке: «Братья Муравьевы росли во Франции. Когда семейство возвращалось в Россию, мать сказала: „Дети, я должна вам сообщить ужасную вещь: в нашей стране есть рабы“».

Послышались легкие шаги, он поспешил отойти от столика. Госпожа К., не глядя на него, заторопилась убрать книжечку и запереть ящик. Но с него было достаточно и того, что он прочитал. Ничего опасного для Муравьевых не заключалось в этих строчках. Однако при чем же тут изречения великих людей? Это просто педантическая подробность жизни и воспитания людей, находящихся под подозрением. Николай Бестужев — настоящий провидец, и надо во всем следовать его советам.

Он вяло поболтал несколько минут и стал прощаться, объяснив, что надо готовиться к приезду жены, которая вернется завтра. Имя ее было произнесено впервые, и он заметил некоторую растерянность в ответных речах госпожи К.

Ночью сложились стихи:

Оставь меня! Я здесь молю,
Да всеблагое провиденье
Отпустит деве преступленье,
Что я тебя еще люблю.
Молю, да ненависть заступит
Преступной страсти пламень злой
И честь, и стыд, и мой покой
Ценой достойною искупит!

А потом…

— Скажи ей, чтобы она уходила, — прошептала Наташа, не открывая глаз.

Что это? Неужели она может читать его мысли? Во сне или наяву? Он приблизился к ее лицу, пытаясь понять, не сонный ли это бред. Все так же, с закрытыми глазами, она повторила:

— Чтобы уходила. Сейчас же. Немедля…

— О чем ты? Кто должен уйти?

— Екатерина Ивановна.

— Опомнись, Наташа! Сейчас ночь, мы одни… Спи спокойно, никого нет.

Она резко повернулась спиной к нему и затихла.