Такая долгая полярная ночь

Стоящий у печки замерз с поднятой рукой, он как бы приветствовал меня. Я быстро заснул, приказав себе через час проснуться. Проснулся, когда дрова уже догорали, а в морге было очень тепло, даже жарко, снова зарядил печку дровами и задремал. Проснулся от прикосновения к моему плечу руки. «Кто меня будит?» — подумал я. Оказывается, стоящий у печки оттаял настолько хорошо, что опустил на меня свою руку. Вскрывал этих троих я, оперработник записывал все обнаруженные повреждения у этих умерших явно насильственной смертью. Но детали их преждевременного ухода в мир иной остались мне неизвестны. Предполагать можно многое. Свои прикончили, охрана ли в изоляторе «собирала их ребра в кучу» или на лесоповале попали под падающее дерево — все эти предполагаемые причины их смерти промелькнули в моей голове. Я зашивал уже третьего, когда Никитин стал меня торопить: он спешил подписать протокол вскрытия, а морг надо было закрыть, вероятно, в присутствии всех этой комиссии. «Я заканчиваю, гражданин начальник», — ответил я Никитину и на секунду, продолжая зашивать труп, поднял голову и посмотрел на Никитина. И в этот момент игла вонзилась мне в ладонь левой руки. Я вскрывал без резиновых перчаток (их не было), а руки мои были густо смазаны вазелином. Я прекрасно понимал, что такое игла, побывавшая в трупе, какую смертельную опасность таит ее укол. Подняв с поля щепку, я соскоблил вазелин и высосал, часто сплевывая, ранку на ладони. Начальство ушло, надзиратель запер морг. Когда я зашел в амбулаторию, я услышал уже конец разговора. Кнорр убеждал Никитина, говоря: «Он честный человек, не жулик, обладает медицинскими познаниями, исполнительный и дисциплинированный, и мне кажется, что было бы справедливо проявить к нему гуманное отношение», — говорил Кнорр. Я не стал мешать разговору Ивана Михайловича с начальником и тихо ушел

Вечером Иван Михайлович сказал мне, что Никитин назначил меня фельдшером на медпункт лесозаготовительного участка 4 (ЛЗУ-4). «Ты, Мстислав, справишься, а трудные случаи травм и заболеваний отправляй сюда», — сказал Кнорр. Так я стал работать в медицинском пункте в тайге, где 80 заключенных валили лес и готовили стволы спиленных лиственниц для плотов. Доброе, человечное отношение ко мне доктора Кнорра я буду помнить всю свою жизнь. О результатах расследования причин смерти тех троих, привезенных в морг нашего лагеря, я не расспрашивал Кнорра, не проявлял лишнего любопытства. Да и сам Кнорр вряд ли знал, так как заключенному «не положено» знать то, чем занимается оперативный отдел. Если это убийство, то была ли справедливая реакция?

Глава 42

«…Знай, что для несчастного, осужденного на труды или страдания, истинное бедствие состоит в потере мужества».

Мильтон «Потерянный рай»