Такая долгая жизнь

— А почему же вы тогда перестали отвечать на мои письма?

— Я отвечал…

— И это неправда, Юрий Васильевич… Вы, оказывается, обманщик… а я-то думала… — Маша замолчала.

— Что вы думали?

— Сейчас не скажу. — Маша решительно поглядела на Тополькова своими круглыми, темными как вишни глазами.

— Понимаете, Маша… — смутился Топольков. — Сначала я писал… а потом как-то получилось само собой. Подумал, вы уже поступили в институт и мои письма вам больше не нужны…

— Вот и неверно подумали, — с укоризной сказала Маша. — Ваши письма мне были очень нужны.

— А сейчас? — с надеждой спросил Топольков.

— И сейчас… нужны… Мне же целый год учиться, и экзамены еще…

— Если они действительно вам нужны, то я буду писать, — пообещал Топольков.

— А не обманете и на этот раз?

— Ну что вы, Маша, сказал, буду — значит, буду.

* * *

Немаленькая станица Усть-Лабинская, но вскоре не только близкие соседи, но и дальние знакомые встречали Глафиру Андреевну, мать Тополькова, говорили ей: «А мы твоего Юрия с Машей видели»; «Хорошая пара»; «Дело, видно, к свадьбе идет…»

Как-то мать завела об этом разговор с сыном.

— Какая свадьба, мама? Маша еще девочка.

— Была девочка, а теперь девушка, на выданье. В ее годы я уже тебя под сердцем носила… И ты не маленький — тридцать пять, слава богу. Подумай, Маша — девушка скромная, рассудительная…

— Я знаю все это, мама…

Вечером пришел Петр, муж Любы. Тоже прослышал о Маше и Юрии.

— Давай, Юрка, женись! Свадьбу такую ахнем, на весь район. Теперь жить мы стали крепко, есть на что свадьбу справить. Недаром в народе говорят: жить стало лучше, жить стало веселее.

Топольков и сам не раз думал о женитьбе, но почему-то, когда мать снова завела об этом разговор, он был ему неприятен. Глафира Андреевна заметила это.

— Чего же ты сердишься? Разве я не правду говорю?

— А вдруг она не согласится! — проговорился Юра.

— Согласится, чего ж ей не согласиться, — с уверенностью заявила Глафира Андреевна.

— Для каждой матери ее сын самый хороший, и она думает, что любая девушка пойдет за него… — сказал Юра.

— А чего ж за тебя не пойти? Ты у меня умный, серьезный…

— Красивый… — саркастически добавил Юрий Васильевич.

— Не скажу, что красивый, но симпатичный. С лица, сынок, как говорят люди, воды не пить… Если ты согласен, то завтра же и сватов зашлем, — предложила мать.

— Каких сватов? Что вы! — испугался Юрий Васильевич.

— Ну, не хочешь сватов, сам скажи…

— Не вмешивайтесь лучше, мама, в мои дела…

Глафира Андреевна, недовольная, поднялась.

— Не дождаться мне, видно, внуков, — в сердцах сказала она.

Каждый день Юрий Васильевич собирался объясниться с Машей и каждый раз откладывал этот разговор: «Нет, не сегодня. Завтра пойдем купаться на озеро, там и скажу». Но на озере было слишком людно. «Поговорим вечером в парке… Неужели я трушу? Боюсь отказа? Как трудно, оказывается, сказать всего несколько слов… Лучше я напишу ей…»

Незаметно отпуск подошел к концу. Маша поехала провожать Тополькова в Краснодар.

Когда поезд тронулся, Маша крикнула вдогонку:

— Пишите, Юрий Васильевич!

— Я обязательно напишу. Все напишу, Маша-а-а…

Из Москвы Топольков прислал первое письмо.

«Минул всего один день, а мне кажется, прошел целый год. Это, наверное, потому, что я целый год не увижу Вас…»

Бресте, пока шел таможенный досмотр, Юрий Васильевич купил на вокзале открытку.

«Через полчаса переедем границу. Снова — Германия. Раньше я жил только работой, теперь я понимаю, что этого мало».

Вскоре по приезде в Берлин Топольков получил на посольство письмо с припиской: «Личное».