Вскоре в отделение возвращается Новаров. Прекрасный «вечер воспоминаний» заканчивается и плавно переходит в небольшой консилиум, на котором мы обсуждаем вопрос, что делать с пациентом с «поехавшей крышей».
Вернувшись в свой кабинет, я сажусь в кресло, закрываю глаза и… вижу улыбающееся лицо Ирины Антоновны, слышу её голос и весёлый смех… Господи! Дожил! Что это? Галлюцинации, что ли? Шепотом говорю сам себе:
– Всё… кранты… сошел с ума… влюбился в чужую жену. И что будет дальше, Ирина…Иришка… Ирочка?
Вспоминаю, что у меня на сегодня запланирован обход отделения и меня давно ждут больные и ординатор Римма Николаевна. Тряхнув головой, стараюсь избавится от увиденного образа, и выхожу из кабинета. Мои любовные переживания больных не интересуют – они ждут обход начальника отделения. Надо идти работать…
Всё последующие дни я хожу «сам не свой», мне хочется увидеть Ирину Антоновну, поговорить с ней, посмотреть в её глубокие голубые глаза, услышать её «ангельский» голос…
Но «шкурник» меня не вызывает, начальник госпиталя совещание врачей не проводит…
Наши кратковременные встречи в коридорах госпиталя, других отделениях или на пятиминутке меня, да возможно и её, тоже не устраивают. Я чувствую, что она неравнодушна ко мне и что я чем-то или почему-то понравился ей…
И все-таки я нахожу возможность хотя бы издали посмотреть на эту женщину. Неврологическое отделение находится на втором этаже. Окно моего кабинета выходит во двор госпиталя. Мне хорошо видна проходная, через которую сотрудники госпиталя приходят на работу и уходят домой.
Каждый день, приходя в госпиталь, я обязательно настежь открываю окно и проветриваю кабинет. Вот и сегодня я стою у открытого окна, облокотившись на подоконник, и смотрю, как через проходную идут сотрудники. «Шкурник» приходит на работу раньше других врачей, к 8 часам или даже раньше. Объясняет он это очень просто: «Мои пациенты ожидают меня с полными мочевыми пузырями. Мне их жалко…».
Наконец, в дверях проходной появляется Ирина Антоновна со старшей медицинской сестрой кожного отделения. Они оживленно беседуют. Мне хочется, чтобы она посмотрела вверх, на окно моего кабинета и… о, Боже, она почувствовала мой взгляд, подняла голову и смотрит на меня. Мне хочется крикнуть ей «Привет!», но я только поднимаю руку вверх, посылаю ей воздушный поцелуй и закрываю окно…
Прошел теплый сентябрь. Окно в моем кабинете закрывают на зиму – открывается только небольшая форточка для проветривания. Теперь по утрам я смотрю на Ирину Антоновну через стекла двух оконных рам. Она знает это и каждое утро отвечает на моё приветствие легким взмахом руки…
А потом случилось то, что и должно было когда-то случится. Обычно дежурными врачами назначали офицеров, но во время отпускного периода или в случае форс-мажорных обстоятельств, довольно часто дежурили и врачи служащие. Вот и на этот раз кто-то из врачей офицеров не смог заступить на дежурство по госпиталю и дежурным врачом назначили Ирину Антоновну.
Вечером того же дня, примерно в 22 часа или позже, мне позвонила дежурная медсестра приемного отделения и сообщила, что одному из моих больных стало плохо и Ирина Антоновна, которая сейчас занимается с ним, просит меня срочно приехать в госпиталь. Санитарную машину за мной отправили. Минут через пятнадцать или двадцать я уже в госпитале.
Слава Богу, с больным мы быстро разобрались и после капельницы он вскоре уснул. Я не тороплюсь уезжать домой, хотя уже далеко за полночь. Надо побыть с больным ещё хотя бы час. Я предлагаю Ирине Антоновне пойти в мой кабинет и выпить кофе. А в голове почему-то опять звучат красивые слова, но теперь уже другой песни:
…Мы вдвоём. Поздний час.
Входит в комнату молчание.
Сколько лет всё у нас
Длится первое свидание…
Я невольно улыбаюсь. Ирина Антоновна смотрит на меня с удивлением:
– Почему вы улыбаетесь?
– Красивую песню вспомнил…
И я повторяю ей слова, только что прозвучавшей в моей голове песни: «Мы вдвоём. Поздний час».
– Вот и хорошо, что вдвоём и без свидетелей, – говорит она. – Я давно хотела серьёзно поговорить с вами …
– О чём, Ирина Антоновна?
– Сейчас скажу…
Она пьёт маленькими глотками горячий кофе, внимательно смотрит на меня, сосредоточено думает и неторопливо начинает разговор с вопроса.
– Вы хорошо помните тот день, когда мы впервые увидели друг друга и познакомились?
– Конечно, помню! Такие дни не забываются, – отвечаю я.
– Так вот, Анатолий Ефимович, я сразу поняла, что вы, простите за жаргонное выражение, «втюрились в меня», как пылкий юноша. Вы так дрожали… Правильно?
– Да. Я чуть не грохнулся в обморок, увидев вас. У меня дрожали не только руки, – отвечаю я.
– Должна вам честно признаться, это было и со мной. Просто вы не заметили моего волнения.
А теперь я скажу самое главное. Нам с вами уже далеко не по восемнадцать лет, и мы можем открыто сказать, что влюбились друг в друга. Я прекрасно видела и чувствовала, как вы любыми путями постоянно искали встреч со мной. Или я не права?
– Да, Вы правы. Я постоянно хотел встретится с вами, хотел быть рядом, любоваться вами, общаться, – сказал я…