Такеси Ковач

Ты этого не делаешь, напомнил я себе. Ты просто сидишь себе, слушаешь, как умирает человек, и за прошедшие пару лет это происходило с тобой так часто, что уже не способно волновать. Ничего особенного. Системы посланников наводили морок на эндокринные железы, оборачивали в пленку холодной отстраненности. Я верил в то, что говорил себе, на уровне, глубже рассудочного. Ингибитор на шее дернулся и опять успокоился.

Бионить оторвалась, и я вытянул ее из руки.

Слишком короткая.

Еб…

Лед.

Вопль Сутьяди.

Я взялся за следующий ярлычок и подвигал его туда-сюда. Почувствовал, как нить рассекает ткань под кожей по прямой, доходя до кости, и понял, что и эта слишком короткая.

Подняв голову, я наткнулся на взгляд Депре. Его рот вопросительно округлился. Я рассеянно улыбнулся в ответ и взялся за следующий ярлычок.

Вопль Сутьяди.

Четвертая нить оказалась тем, что надо, — я почувствовал, как она режет мясо по длинной кривой, идущей через локоть и вокруг. Единственный эндорфинный дермальник, который я использовал чуть раньше, сократил боль до легкого неудобства, но напряжение все равно пробегало по телу электрическими разрядами. Я заново схватился за ложь посланника о том, что не происходит абсолютно ничего особенного, и с силой потянул.

Нить вышла с усилием, как стебель бурой водоросли из мокрого песка, оставив борозду в предплечье. На лицо брызнула кровь.

Вопль Сутьяди. Он становился то пронзительнее, то глуше, проигрывая всю гамму отчаяния и неверия из-за того, что с ним делала машина, из-за того, что происходило с его жилистым, мускулистым телом.

— Ковач, что за херню ты…

Я метнул на Вардани взгляд и ткнул пальцем назад, указывая на шею. Археолог умолкла. Я аккуратно намотал нить на левую ладонь и завязал узлом вокруг ярлычка. Затем, не давая себе времени задуматься, растопырил пальцы, ловко и быстро затянув петлю.

Ничего особенного не происходит.

Нить прорезала ладонь, прошла сквозь мясо, как сквозь воду, и уперлась в интерфейсную пластину. Слабая боль. Из невидимого разреза выступила узкая полоска крови и растеклась по всей ладони. Я услышал, как у Вардани перехватило дыхание, и она тут же коротко взвизгнула от укуса ингибитора.

А здесь ничего, сообщили нервы ингибитору на моей собственной шее. Тут ничего не происходит.

Вопль Сутьяди.

Я развязал узел и вытащил нить, затем широко раскрыл рассеченную ладонь. Края раны разошлись. Я вставил в разрез большой палец и…

НИЧЕГО не происходит. Абсолютно ничего.

…провернул его, разрывая ткани.

Тут уж не мог помочь никакой эндорфин. Боль я испытал, но добился чего хотел. Из-под развороченного слоя мышц и жировой ткани показалась яркая белая поверхность интерфейсной пластины, покрытая каплями крови и мелкими шрамами микросхем. Я еще шире развел края раны, чтобы обнажить пластину целиком. После чего завел руку за голову — так, чтобы это движение было столь же непроизвольным, как смачный зевок, — и накрыл ингибитор разодранной ладонью.

И сжал кулак.

На какое-то мгновение мне показалось, что удача оставила меня. Удача, которая позволила удалить бионить, не повредив крупных сосудов, и добраться до интерфейсной пластины, не перерезав какой-нибудь важной связки. Удача, благодаря которой за экранами в каюте Ламонта не сидел наблюдатель. Удача, которая рано или поздно должна была закончиться, и, когда под скользкой от крови ладонью ингибитор шевельнулся, я почувствовал, как начал рушиться шаткий каркас самообладания посланника.

Сука.

Интерфейсная пластина — привязанная к пользователю, враждебная по отношению к любым находящимся в прямом контакте микросхемам, не имеющим нужного кода, — дернулась в разодранной руке, и что-то за моей головой коротнуло.

Издав короткий электронный писк, ингибитор сдох.

Я крякнул, затем раненой рукой начал разжимать паучий захват, позволив стону боли прорваться сквозь стиснутые зубы. Начиналась реакция. В конечностях возникла легкая дрожь, раны стали онемевать.

— Вонгсават, — произнес я, отдирая ингибитор. — Могу я тебя попросить выйти наружу и разыскать Тони Ломанако?

— Кого?