Такие люди были раньше

При этом ждать богача на утреннюю молитву или начинать без него — на этот счет разногласий не было. Тут и говорить не о чем. Пусть даже просвещенцы правы, что у него не больше пятидесяти тысяч. И что? Пятьдесят тысяч — тоже не фунт изюму, все равно надо подождать человека. Никому и в голову не приходило сказать даже в шутку, что можно и без него начинать. В этом вопросе прихожане Малой синагоги были единодушны. Нашелся как-то раз один наглец, торговец зерном Хонан, который заявил, что до «Борух шеомар»[101] можно и без Черняка молитву читать, но никто его слов не воспринял всерьез, даже возражать не посчитали нужным. И так все понятно. Как это без него? Разве можно вынуждать человека гнаться за ведущим, который уйдет дальше? Еще не хватало! Это и так была наглость, что к Черняку домой послали шамеса узнать, в чем дело, когда часы в синагоге пробили десять, а богач все не шел. Зря послали. Ну, не пришел и не пришел, все мы люди, богатый человек тоже может заболеть, не дай бог… Тем более что у Черняка здоровье самую малость подкачало: излишним весом страдал, полноват был, даже, прямо сказать, чересчур… Богач тогда рассердился и сказал, что он не просил его ждать. Не нужны ему такие почести.

А шамес, когда в синагогу вернулся, еще и взбучку получил:

— Нечего было к нему домой ходить, невежливо это…

Черняк через полчаса явился. А Хонан, этот наглец, на худом лице сладкая улыбка от уха до уха, подходит к нему и говорит:

— Мы бы еще подождали, реб Хаим-Меер. Не стоило торопиться.

Богач спокойно отвечает:

— Не надо меня ждать, если так трудно. Можете без меня начинать, я не против…

Но видно, что он просто вне себя.

Разумеется, в синагоге суматоха поднялась: богач в гневе! И хозяева, и оба просвещенца, и меламед, тот, что «живому языку» учит, — все к нему кинулись, и каждый спешит высказаться, что они бы ждали сколько угодно, но вот шамес…

А шамес стоит возле бимы ни жив ни мертв. Шутка ли сказать, богачу не угодил!

*

Вдруг до местечка дошла новость, что в Плеве кинули бомбу. На буднях, само собой, все за заработком гоняются, а новости пускай женщины и мальчишки обсасывают, это им делать нечего! Но в субботу об этой новости вся синагога говорила, особенно двое просвещенцев. Они сразу вывод сделали: теперь будет свобода!

Услышав слово «свобода», шамес сразу спросил, что это значит. Шинки открывать разрешат или в деревне жить? А один просвещенец засмеялся и говорит: свобода — это значит, не будет царя. Но наглец Хонан иначе объяснил, по-своему. Свобода, дескать, это значит, что не надо будет богача на молитву ждать.

Сказал-то он это, разумеется, в шутку, но она прихожанам понравилась, и шамес тут же подхватил:

— А знаете, братья евреи, сразу бы жить легче стало…

В первый раз он против богача выступил, да еще так смело. Засунул в нос понюшку табака и продолжил:

— Он у меня давно в печенках сидит!

На следующую субботу говорили о большой демонстрации, которая, как рассказали извозчики, прошла в губернском городе.

— Говорят, армия тоже взбунтовалась, — сообщил один из просвещенцев.

Вскоре пришел богач.

— Что это вы сегодня так рано, реб Хаим-Меер? — спрашивает Хонан. — Еще только девять часов.

— Что-то не спалось, — сварливо отвечает богач, — вот и встал ни свет ни заря.

— Как вы думаете, реб Хаим-Меер, что сейчас в России творится? — Хонану интересно мнение богача. — Все с ног на голову…

Богач откашлялся и с достоинством отвечает:

— Ну, что сказать… Бездельники молодые, мир переделать хотят…

Тут вмешался шамес. Робко, но все же вполне ясно сказал:

— Говорят, теперь свобода будет…

Богач посмотрел на него исподлобья, но промолчал.

*

Еще больший переполох в Малой синагоге устроило восстание на броненосце «Потемкин».

— Говорят, конституцию дадут, — сказал кто-то.

— Что значит «дадут»? — возразил меламед, тот, что учит детей на новый манер. — Сами возьмут.

— Уже без четверти десять! — крикнул вдруг Хонан. — Давайте молиться. Сколько его ждать можно?

— Верно, Хонан прав!

— Конституция есть конституция, — поддержал один просвещенец.

— Свобода есть свобода! — согласился второй.

Торговец Хонан встал к омеду[102] и начал нараспев читать благословения. И народ, не скрывая радости, на каждое благословение громко, мстительно и бодро отвечал:

— Аминь!

1908

Нищие

На нищих, которые каждый день толпами приходили за подаянием, торговец зерном Хонан смотрел как на отдельный народ, хотя никаких нищих, кроме еврейских, у него в доме не бывало. Их вид, манеры, жесты — все выглядело чужим, незнакомым. Странно даже, что они говорили на еврейском языке.

Добряком Хонан не был, во всяком случае, по нему не заметно. Постоянно раздраженный, сердитый, огорченный из-за какой-нибудь неудачной сделки, даже в редкие свободные минуты он сидел у себя в комнате и злился на весь свет. Когда приходил нищий, Хонан кричал кому-нибудь из домочадцев:

— Дай ему кусок хлеба, и пускай проваливает!

Если нищий оказывался аристократом, которые ходят без сумы и берут только наличные, Хонан взрывался:

— Не хочет — не надо!

А потом ворчал себе под нос:

— Хлеб им плох, деньги подавай, видите ли…