Такие люди были раньше

Немного поворчав, он опять задумывался о торговле и про нищего вскоре забывал.

Однако в последние годы торговля шла так плохо, что иногда Хонану даже куска хлеба было жалко. Но странно, что именно в тяжелые времена он чувствовал, будто нищие становятся ему ближе. По крайней мере, он ясно видел, что бедняки — его братья, что они тоже принадлежат еврейскому народу.

И однажды, когда у Хонана в амбаре ни одного зернышка не осталось, а в доме — ни копейки и на столе лежало только полбуханки черного хлеба как свидетельство наступившей нужды, вошел нищий, остановился у дверей и тихим голосом робко спросил:

— Можете что-нибудь подать?

Такое обращение выглядело очень непривычно, и внезапно Хонану в голову пришла страшная мысль. Вздрогнув, он сказал:

— Кусок хлеба, если хотите.

— Хлеб, очень хорошо… — слегка приободрился нищий.

Хонан сам отрезал кусок от буханки, прикинул на ладони вес и решил, что тянет на полфунта, не меньше. Довольный, он протянул бедняку подаяние. Было видно, что тот хочет еще что-то сказать, но Хонан, сам не зная почему, побоялся вступать в разговор и выпроводил нищего за дверь.

С тех пор он стал внимательно присматриваться к беднякам. Иногда, задумавшись, тихо говорил сам себе:

— Ни один еврей не застрахован от нищеты…

И вздыхал. Но постепенно он свыкся с этой мыслью, и она уже не так его пугала.

«Что же делать, — задумался он как-то раз, — если торговля совсем прахом пойдет и жить станет не на что? Что делать?»

«С сумой по домам ходить», — ответил внутренний голос.

Тут отворилась дверь, и вошел очередной нищий, еврей лет шестидесяти. Хонан сразу заметил, что на старике такой же кафтан, как у него. Тот же цвет, тот же покрой. Хонану стало не по себе.

Вдруг он почувствовал симпатию к старику. Не стоит унижать его, предлагая хлеб… Да, точно такой же кафтан… Лучше отдать последний грош, вот он, лежит на печке — все, что осталось после вчерашнего похода на рынок. Дрожащей рукой протянув нищему монетку. Хонан спросил:

— Вы, наверно, издалека?

Казалось, старик обрадовался вопросу. Расправил плечи, чуть слышно вздохнул и ответил:

— Из Ковно.

— Из Ковно? — удивился Хонан. — Это не так уж и далеко…

— Если пешком, то и не близко, — с мягкой улыбкой возразил старик.

Хонан опять оглядел его и заметил, что хоть кафтан и такой же, но пуговицы чуть крупнее… Откашлялся и продолжил:

— Давно вы в таком положении?

— Уже не первый год. — В голосе нищего послышалась гордость.

— У вас жена, дети?

— И жена, и дети, дай им Бог здоровья. Всех кормить надо.

— А раньше чем занимались? — спросил Хонан и с ужасом подумал: «Сейчас скажет: „Зерном торговал“».

— Зерном торговал, — с достоинством ответил старик. Так Хонан узнал тайну. Над его будущим приподнялась завеса, и он успокоился.

1907

Бездомная любовь

Они действительно были прекрасной парой. Он, Хейман, — парень лет двадцати пяти, высокий, статный, с добрыми черными глазами. Она, Бесси, — восемнадцатилетняя девушка, стройная, гибкая, как молодое деревце. На губах — спокойная улыбка, в больших карих глазах — нежность ко всему миру.

Как и где они встретились? Не важно. Может, в театре, может, на концерте, может, просто в парке. Или в Кони-Айленде, когда катались на деревянных лошадках. Важно лишь то, что их юные сердца переполняла, выплескиваясь наружу, истинная, чистая, невинная любовь.

Сначала он просто приглашал ее погулять. А что такого? Кому какое дело, что парень и девушка гуляют вдвоем? Это не запрещено. А вот поздним вечером целоваться на темной аллее в парке — это уже запрещено. Нашей парочке приходилось соблюдать величайшую осторожность. Они смутно догадывались, что в этой стране целоваться — значит нарушать закон.

И хотя, с одной стороны, из-за чувства опасности их быстрые, короткие поцелуи становились еще слаще, с другой стороны, страх мешал, и их любовь искала себе более спокойное, надежное место.

Однажды, прекрасным весенним вечером, когда источник любви в их сердцах переполнился и потребовал чего-то большего, чем поцелуи, Хейман, крепко обняв свою Бесси, сказал:

— Бесси, милая… Может, зайдем на минутку ко мне?

Сейчас Бесси больше всего на свете хотела оказаться с Хейманом наедине, но все же, немного поколебавшись, она покачала своей прекрасной головкой.

— Не хочешь, глупенькая… Но почему?! — стал допытываться Хейман.

— Хотеть-то хочу, — не без кокетства ответила Бесси, теснее прижимаясь к Хейману, — очень хочу пойти к тебе, только твоей квартирной хозяйки боюсь…

— Глупышка, чего бояться-то? Миссис спит давно. Мы тихо войдем, осторожно, она не услышит.

— Тогда пойдем! — согласилась Бесси.

— Умница моя! — Просияв от счастья, Хейман быстро, чтобы никто на ночной улице не заметил, поцеловал ее в щечку.

— Хейман, перестань! — мягко сказала Бесси. — Разве не видишь, вон полисмен на углу.

— И правда! — согласился Хейман. — Еще арестуют, чего доброго… Больше не буду… Ну, пойдем, Бесси, пойдем ко мне.

И, дрожа от радости и нетерпения, они направились к дому, где он снимал жилье.

Около дома Хейман опять зашептал ей на ухо:

— Только не забудь, Бесси: ни слова! Тихо-тихо входим, очень тихо…