На другой день Кацовский опять пришел к дворни ку и очень обрадовался, увидев его выбритое, чисто гойское лицо. Но еще больше Кацовского обрадовали иконы, которыми теперь было увешано полстены.
— Ты все это на один рубль купил? — удивился Кацовский.
— Еще и гривенник остался шкалик пропустить, — виновато улыбнулся дворник и пояснил: — Нынче эти вещи дешевы…
Кацовский пропустил его объяснение мимо ушей. Он смотрел на стену и думал: «Вот теперь хорошо!» И вдруг, еще кое-что вспомнив, с улыбкой повернулся к дворнику:
— А что ж ты лампадку перед иконой не зажег? Все-таки ты, хе-хе, безбожник…
— Можно и лампадку зажечь, — удивился дворник, — хотя, паночек, на буднях оно без надобности… Это уж кто как хочет…
— Ничего, зажигай! — скомандовал Кацовский. — Каждый должен своей веры держаться.
— И то правда… — согласился дворник, с подозрением покосившись на Кацовского.
А тот смотрел на него со странной, непонятной улыбкой.
1905
Друг
Он был очень одинок. Кроме меня, друзей у него не было. Но и во мне он был не слишком уверен, я-то дружил не только с ним. Он ревновал, но ни разу не сказал о моих друзьях худого слова.
Иногда он говорил мне:
— Когда я умру, только вы будете меня помнить. А когда вы умрете, от меня и следа не останется. — Потом улыбался странной улыбкой, ненадолго замолкал и вдруг, пристально глядя мне в глаза, спрашивал: — Ведь это страшно, правда?
Впрочем, он сомневался, что даже я о нем не забуду, и часто дарил мне книги с надписью: «На вечную память».
Он всегда надписывал книги хорошими чернилами, и было заметно, что он с силой вдавливает перо.
Но ему и этого не хватало: кто знает, как долго просуществует книга?
На последние деньги он постоянно фотографировался в разных позах и дарил мне фотографии с той же надписью: «На вечную память».
Нередко он проверял меня.
— Где у тебя мои фотографии? — спрашивал он строго.
И когда я показывал, что все фотографии в полном порядке, он немного успокаивался и говорил:
— Береги их!
Как-то раз он вдруг спросил:
— Как ты думаешь, сколько живет дерево?
— Дерево? — переспросил я, удивленный таким вопросом. — Не знаю, я же не ботаник.
— Дуб, например? — И он как-то странно посмотрел на меня.
— Дуб? Дуб, наверно, тысячу лет может прожить, — сказал я наугад.
— Тысячу лет? — Мой друг оживился, его глаза заблестели. — Тогда…
— Что «тогда»?
Но он не ответил.
Через неделю мы с ним гуляли в лесу. Мой друг шел вперед, приглядываясь чуть ли не к каждому дереву.
— Хотелось бы дуб посмотреть.
— Что-то их тут не видно.
— Пойдем, поможешь мне дуб найти, — попросил он неожиданно.
Мы все больше углублялись в чащу, и в конце концов мой друг радостно воскликнул:
— Вот он, дуб!
— Да, самый настоящий дуб, — согласился я.
Мой друг придирчиво осмотрел дерево, обхватил обеими руками могучий ствол, подумал немного и достал из кармана перочинный ножик.
— Что ты собираешься делать?
Он улыбнулся:
— Хочу вырезать на нем свое имя.
И тщательно, глубоко вырезал на стволе букву за буквой.
Вытер со лба пот, выступивший из-за тяжелой работы, и повернулся ко мне:
— Думаешь, дуб и правда может прожить тысячу лет?
— Если в него молния не попадет.
Его лицо побелело как мел, и он еле прошептал:
— Пойдем…
Мы долго шли через густой, древний лес, и деревья угрожающе шумели вокруг.
Через пару недель он опять подарил мне фотографию с той же надписью: «На вечную память».
1911
Знакомство
Господина Б. представили мне как на редкость благородного и воспитанного молодого человека. Он заинтересовал меня, и я решил познакомиться с ним поближе.
Даже по внешнему облику было ясно, что это действительно весьма достойный человек. Особенно мне понравились его румяные щеки и гладкий, без единой морщинки, лоб.
Чтобы показать ему свое расположение, я достал портсигар и угостил молодого человека папиросой.
— Спасибо! — Он вежливо поклонился. — Я не курю.
И тут же вынул из кармана жестянку, открыл, извлек оттуда мятный леденец и отправил в рот. Смущенный, я взял папиросу, закурил и замолчал, не зная, о чем говорить дальше.
Но мы как раз шли мимо кафе, и, чтобы сделать приятное новому другу, я предложил ему туда зайти.
— С удовольствием! — согласился молодой человек.
Мы сели за столик.
Подошел официант, и я сделал заказ:
— Два кофе.
— Нет-нет! — запротестовал Б. — Мне, пожалуйста, молоко, только молоко!
Я пил кофе, а он — молоко. За соседним столиком сидела миловидная женщина. Я обратил на нее его внимание:
— Посмотрите, какие глаза!
— Зачем мне на нее смотреть? — возразил он сухо. — От этого одни неприятности, и для здоровья вредно.
И мой новый знакомый даже не соизволил повернуть головы в ту сторону, где сидела дама.
Когда мы допили, я — кофе, а он — молоко, я попросил официанта принести газеты для меня и для господика Б.
— Вы собираетесь долго тут сидеть? — спросил он, вставая из-за стола. — Я думаю, пора идти.
— Почему же? Это довольно приятное заведение, — попытался я его удержать.
— Долго сидеть в таких местах вредно для здоровья. Тут воздух спертый.
Мне ничего не осталось, кроме как расплатиться за свой кофе и его молоко и выйти с ним на улицу.