Такие разные дни

Плачущие женщины всегда означают для кого-то неприятности. Она остановилась посреди зала и огляделась вокруг и я быстро понял, что она плачет горячими злыми слезами ярости и разочарования, а не печали. Слёзы прерывисто бежали по её щекам, рыдания сотрясали всё её тело. Что-то в ней заставило меня почувствовать, что она не из тех женщин которые часто поддаются слезам. Она сильно шмыгнула носом и вызывающе посмотрела вокруг себя, насколько это позволяли её опухшие глаза и потёкший макияж.

Затем она посмотрела в мою сторону и моё сердце ухнуло, когда она обратила на меня своё внимание. Она быстро протискивалась между заставленными столами, направляясь прямо ко мне. В баре возобновился обычный бедлам, все праздновали, что эта пуля пронеслась мимо. Я внутренне вздохнул и неторопливо повернулся на своём барном стуле, чтобы вежливо кивнуть женщине, когда она резко остановилась передо мной и уставилась на меня тёмными, затравленными глазами.

Она была достаточно хороша собой, в неприхотливый манере, её длинное худощавое тело несомненно пылало от сдерживаемой нервной энергии. Её одежда была дорогой, хотя и несколько растрёпанной. Она стискивала белую кожаную сумку, что висела на её плече, так, как будто она никогда её не выпустит, и вся её поза кричала о стрессе. Её губы были сжаты в тонкую тёмно-красную линию, она была очень напряжена, как будто могла развалиться на части, если хотя бы на мгновение потеряет самоконтроль. И всё же, за явным гневом в её глазах я разглядел ужасный страх неопределённости.

- Привет, - сказал я как можно любезнее. - Я Джон Тейлор.

- Да, - она говорила отрывисто, слова вырывались внезапно и резко. - Я знаю. Мне вас описали. Мужчина в белом плаще. Рыцарь в хладных доспехах. Он сказал, что вы можете мне помочь. Извините. Я не совсем ясно выражаюсь… Похоже что у меня шок. Я Лайза Барклай. Я потерялась. Я не знаю, что я здесь делаю. Я потеряла все свои воспоминания о последних двадцати четырёх часах жизни. Я хочу, чтобы вы всё об этом выяснили.

Я подавил вздох и протянул ей свой бокал. - Сделайте глоток бренди, - сказал я, изо всех сил стараясь говорить доброжелательно и любезно, без угрозы.

Она двумя руками схватила бокал с бренди и сделала хороший глоток, тут же скорчила гримасу и сунула бокал обратно мне в руку.

- Боже, это ужасно. Вы пьёте это для удовольствия? Вы крепче, чем кажетесь. Но тогда вы и должны быть таким. Извините. Я говорю бессвязно.

- Всё в порядке, - сказал я. - Не торопитесь, отдышитесь. Тогда и расскажите, как вы сюда попали. Добраться до этого места нелегко.

- Я не знаю! - сразу же сказала она. Я потеряла день. Целый день!

Я соскользнул со своего барного стула и предложил ей присесть, но она быстро покачала головой. Поэтому я просто прислонился спиной к длинной деревянной стойке и открыто изучал её, пока она осматривала бар, давая понять своей мимикой и языком тела, что она не только никогда не видела ничего подобного, но и что она определённо посетила трущобы.

Я был впечатлён. Самый старый бар в мире - место далеко не для всех. Большинство людей, бросив лишь взгляд, убегают с криками, и нам это нравится. “Странные Парни” - это место древней магии и всевозможных новейших грехов и индульгенций. Это не тот бар, где все знают ваше имя; это такой бар, где вы можете проснуться ограбленным и в чужом теле.

Лайза Барклай намеренно повернулась спиной к тревожным зрелищам и жутким посетителям и сосредоточила всё своё внимание на мне. Я изо всех сил старался выглядеть высоким темноволосым красавцем, но, видимо, мне это не удалось, потому что уже через мгновение она оживлённо кивнула, как будто я прошёл какой-то обязательный первичный тест.

Она перевела взгляд на Мёртвого Мальчика, который неопределённо улыбнулся и поднял за неё бокал. Кладбищенский пунш предпринял доблестную попытку вырваться, и ему пришлось заталкивать его обратно, пальцами.

Мёртвый Мальчик был высоким и по-юношески худым, он закутался в длинный фиолетовый плащ, испещрённый разрозненными пятнами от еды и напитков, и увенчанный свежей чёрной розой на лацкане. Потёртые чёрные кожаные штаны поверх грязных ботинок из телячьей кожи завершали ансамбль.

Он распахнул плащ, обнажив голый торс, покрытый старыми повреждениями, пулевыми отверстиями и одним длинным Y-образным шрамом от вскрытия. Мёртвый Мальчик мог быть мёртв, но он всё равно получал урон, даже если не чувствовал его. Он держался в основном за счёт швов, скоб и супер-клея, а также за счёт кусков чёрной изоленты, намотанной вокруг его талии. Его кожа была бледно-серой и выглядела пыльной.

У него было лицо развращённого и весьма утомлённого поэта-прерафаэлита, с тёмными лихорадочно блестящими глазами, угрюмым бесцветным ртом, длинными тёмными вьющимися волосами, под большой мягкой шляпой. Он не улыбнулся Лайзе Барклай. Ему было всё равно. Её слезы совсем не тронули его.