Такое долгое странствие

– Остановитесь! Пожалуйста, прекратите! – Он заметался, стал дрыгать ногами в воздухе. – Прекратите! А-а-а-а-а! – Густад пытался держать его, но Джимми не давал к себе прикоснуться, отбиваясь руками. Вдруг, так же неожиданно, он затих и лежал, поджав колени к животу и задыхаясь, холодный пот струился по его лицу.

Потрясенный, Густад понял: вернулся его тюремный кошмар. Он обнял друга.

– Все хорошо, Джимми. Никто тебе не причинит зла, я здесь.

Постепенно Джимми разжал кулаки и выпрямил ноги, но продолжал дрожать, и Густад успокаивал его, пока дрожь не прошла. Джимми открыл глаза.

– Густад? Воды, пожалуйста.

Густад напоил его и снова поправил подушку.

– Днями и ночами я сидел у себя в квартире. Ничего не предпринимая… просто думал. Есть ли надежда у страны с такими бесчестными руководителями? Днями и ночами… Я вспоминал всех людей, которых встречал в жизни… армейских сослуживцев, хороших людей. Гуляма Мохаммеда. Ходадад-билдинг… семьи, жившие там. Тебя и Дильнаваз, детей, надежды, которые ты на них возлагал. И этих ублюдков, министров и политиков, этих отвратительных притворщиков, свиней… жиреющих и жиреющих, пьющих кровь… – Джимми задрожал и стал задыхаться от бешенства. – Эти мысли сводили меня с ума. Но я решил: если они могут использовать в своих интересах шестьдесят лакхов, то почему не мы? Ее сын со своим заводом по производству «Марути» или на что там еще они эти деньги потратили… мы тоже можем воспользоваться какой-то частью. Ты, твоя семья, Гулям, я. Почему бы нет? Я отложил десять лакхов и сообщил Гуляму, чтобы он ждал посылку… по нашему обычному каналу на Чор-базаре.

Как можно деликатней Густад спросил:

– Но почему ты не рассказал мне, что происходит?

– Густад, я знаю тебя… твои принципы. Неужели ты согласился бы… если бы я открыл тебе правду? Мой план состоял в том, чтобы по завершении контракта уйти в отставку. Вернуться в Бомбей и поделить деньги. Ты, Гулям, я. Это было неправильно, я знаю, от сложения двух неправильных деяний не получается правильное. Но я чувствовал омерзение. И я был абсолютно уверен… если пятьдесят лакхов осели в офисе премьер-министра… никто не заметит пропажи остальных десяти. И на старуху бывает проруха.

Я ошибся. Они пришли за мной… арестовали… состряпали дело на основании моего письменного признания. Чего они хотели на самом деле? Свои десять лакхов. А знаешь, что делают в наших тюрьмах, когда ты отказываешься…

– Но ты отказался.

– Я должен был защитить тебя и Гуляма… не хотел, чтобы у вас были неприятности. Но теперь, раз деньги возвращены, все в порядке. Меня перевели в больницу, лечат как положено…

Джимми замолчал, и Густад почувствовал, что он хочет услышать его реакцию.

– Что я могу сказать, Джимми? Столько страданий. Но разве ты не можешь теперь обратиться к юристам, в газеты, открыть им правду об этих десяти лакхах и обо всем этом проклятом мошенничестве…

– Густад, многие пытались. Они все держат под контролем… суды у них в кармане. Остался один выход… спокойно отбыть свои четыре года… и обо всем забыть.

– Всем известно, что коррупция существует, – сказал Густад, – но что до такой степени!.. Трудно поверить.

– Густад, то, что творится во власти, за пределами понимания обычного человека. Но я позвал тебя сюда не для того, чтобы расстраивать… и жалеть меня. Что было, то было. Я просто хотел с тобой поговорить. Чтобы удостовериться, что ты не станешь думать, будто я хотел тебя обмануть. Гулям сказал, что ты очень рассердился… Я бы на твоем месте сердился точно так же. Но я надеялся, что… теперь ты меня простишь.

Густад выдержал его взгляд и понял, что друг нуждается в отпущении грехов, в его глазах была мольба.

– Ты простишь меня?

Ответ мог быть лишь один:

– Какая ерунда. Тут нечего прощать, Джимми.

Пытаясь дотянуться до руки Густада, Джимми с трудом поднял свою, дрожащую. Густад крепко сжал ее.

– Спасибо, Густад. За все… за то, что приехал, выслушал…

Некоторое время они молчали. Потом заговорили о старых временах, когда мальчики были еще маленькими и дядя майор учил их маршировать – левой-правой, левой-правой – и брать на караул, используя вместо винтовок линейки.

Медсестра явилась делать очередной укол незадолго до того, как Густаду пришло время уходить. Жилистая женщина перевернула Джимми, на этот раз на другой бок, и всадила в него иглу.

Им удалось закончить то, о чем они говорили до ее прихода, и попрощаться, прежде чем лекарство снова ввело больного в забытье. Густад посидел немного на краю его кровати, прислушиваясь к тяжелому дыханию. Потом подтянул простыню, подоткнул ее, склонился над кроватью и легко поцеловал друга в лоб.

* * *