Такое долгое странствие

Святой Фома зашел в воду на несколько футов, сложил ладони ковшиком и подбросил воду к небу. И – о чудо! – вода повисла в воздухе, вся, большие и маленькие капли, круглые и удлиненные, все они стояли в воздухе, преломляя солнечный свет и волшебно сверкая во славу Господа Бога, творца всего сущего. На берегу собрались толпы народу: рыбаки, иностранные туристы, паломники, дипломаты, члены всевозможных комитетов, банкиры, нищие, мошенники, праздношатающиеся, бродяги – все присоединились к индусским святым мужам, пали на колени и стали просить святого Фому больше рассказать им о его Боге, чтобы они тоже могли Ему поклоняться.

Последней (после овладения умением отличать коровье мясо от бычьего) ступенью науки Малколма был выбор наилучших частей туши. Малколм объяснил, что шейная часть, которую мясники называют шейкой, – самая нежная, наименее жирная и быстрее всего готовится, что позволяет экономить на плате за топливо. Шейка также – самая вкусная часть, заверил Малколм, добавив: как только Густад в этом убедится, он ни за что не станет покупать баранину, даже если когда-нибудь она окажется ему по карману.

Годы спустя, когда Густад делал покупки самостоятельно, ему всегда хотелось поделиться премудростями Малколма с друзьями и соседями. Он мечтал научить их искусству выбора и приготовления говядины, чтобы они тоже отказались от дорогой баранины. Но никто не был восприимчив к его идее так же, как в свое время он – к идее Малколма, и в конце концов Густад оставил всякую надежду распространить среди них говяжье «Евангелие» от Малколма.

А потом настало время, когда и сам Густад перестал ходить на рынок Кроуфорд, довольствуясь теми жилистыми кусками козлятины или говядины, которые доставляли в Ходадад-билдинг разносчики. К тому времени он потерял связь с Малколмом и был избавлен от необходимости, испытывая неловкость, объяснять ему запутанную связь между прекращением походов на рынок Кроуфорд и возглавляемым садху общенациональным протестом против убийства коров. Оставаться безгласным, никому не известным вероотступником было гораздо проще.

II

Рошан заглянула в корзину через щель между прутьями и отказалась кормить курицу. Она никогда не видела живого цыпленка и даже мертвого – только в приготовленном виде.

– Давай, не бойся, – сказал ей отец. – Представь себе ее в тарелке на твой день рождения, и тебе не будет страшно. – Он поднял корзину. Рошан бросила горстку зерен и отдернула руку.

Курица, уже привыкшая к своему новому окружению, принялась деловито клевать зернышки, довольно кудахча. Рошан заворожили вид птицы и ее поведение. Она вообразила, что это ее домашнее животное, что она будет чем-то вроде собаки, о которой рассказывалось в ее английской «Книге для чтения». Она сможет гулять с ней во дворе, держа ее на веревочке, как на поводке, или посадив на плечо, как на той картинке в учебнике, где зеленый попугай сидит на плече у мальчика.

Она все еще сидела в кухне, мечтая, когда посмотреть на курицу явились Сохраб и Дариуш. Дариуш насыпал на ладонь рисовых зернышек и протянул курице, та стала есть у него с руки.

– Ишь, красуется, – сказал Сохраб, поглаживая птицу по крыльям.

– А клюв больно щиплет? – спросила Рошан.

– Нет, просто немного щекочет, – ответил Дариуш.

Теперь Рошан тоже захотела погладить курочку и осторожно протянула руку, но птица вдруг снова занервничала, захлопала крыльями, доклевала свои зерна и отступила назад.

– Она сделала ка-ка! – воскликнула Рошан.

Дильнаваз терпела из последних сил.

– Ты посмотри на эту грязь! Она повсюду! Из-за твоей дурацкой курицы вся кухня изгваздана. А передняя комната завалена твоими книгами и газетами, и все окна и вентиляционные отверстия закрыты зетемненной бумагой! Пыль и грязь повсюду. Как же мне это надоело!

– Да-да, Дильну, голубушка, я знаю, – сказал Густад. – Мы с Сохрабом на днях сделаем наконец эту книжную полку, аккуратно расставим на ней книги и сложим газеты. Да, Сохраб?

– Обязательно, – согласился Сохраб.

Она взглянула на них.

– Книжная полка – это, конечно, прекрасно, но если ты думаешь, что я буду подтирать помет за твоей курицей, то ты глубоко заблуждаешься.

– К утру воскресенья его станет еще больше, – сказал Густад, – но ты не беспокойся, я все вычищу. – Он отнесся к ее словам спокойно, но это было явной недооценкой с его стороны. В его детстве за живностью следили слуги.

Сохраб успокоил курицу, прижав ее крылья к туловищу, и подозвал сестру, чтобы та ее погладила.

– Иди сюда, она не сделает тебе больно.

– Ты только посмотри, – сказал Густад, умиляясь, – можно подумать, что он всю жизнь имел дело с курами. Видишь, как умело он ее держит? Говорю тебе, наш сын будет отличником в ИТИ, и из него выйдет самый лучший инженер, когда-либо оканчивавший этот институт.

Сохраб отпустил курицу. Она рванула под стол, от чего грубо сплетенный шнур зазмеился как живой и стал корчиться, словно уж на сковородке.

– Перестань, – процедил сквозь зубы Сохраб, обращаясь к отцу. – Какая связь между курицей и инженерным делом?

Густад опешил.

– Что это ты так рассердился из-за невинной шутки?