Такое долгое странствие

– Это не невинная шутка. – Сохраб повысил голос. – С тех пор как пришли результаты экзаменов, ты сводишь меня с ума своими разговорами об ИТИ.

– Не повышай голос на отца, – вставила Дильнаваз, подумав про себя: а ведь и правда, мы постоянно только об этом и говорим, строим планы и предположения. Как он будет жить в студенческом общежитии в Повае[39] и приезжать домой на выходные, или мы будем навещать его и устраивать для него пикники, ведь колледж расположен так близко к озеру и там так красиво. А окончив ИТИ, он поступит в инженерный колледж в Америке, может, даже в МТИ[40], и… Но, дойдя до этого пункта, Дильнаваз обычно говорила себе: стоп, хватит мечтать и искушать судьбу, пока Сохраб еще даже не начал учиться в ИТИ.

Она понимала, как он себя чувствует при подобных разговорах, но все равно нельзя позволять ему кричать на отца.

– Мы просто очень счастливы за тебя, что же тут плохого? Как ты думаешь, по какому поводу твой отец купил курицу? После тяжелого рабочего дня он сам поехал на рынок Кроуфорд. Стыдно, что, имея двух взрослых мальчиков в доме, он вынужден сам тащиться на базар. В твоем возрасте он уже сам оплачивал свою учебу в колледже. И материально поддерживал родителей.

Сохраб выскочил из кухни. Густад снова накрыл курицу корзиной.

– Ладно, оставь его в покое, нельзя все время дергать мальчика, – примирительно сказала Дильнаваз.

* * *

Около полуночи Дильнаваз встала в туалет и услышала тихое кудахтанье курицы. Должно быть, снова голодная, подумала она, включая свет. Слабые жалобные звуки заставили ее забыть о том, как решительно она возражала против живой курицы в доме. Направляясь за банкой с рисом, она задела медную мерную чашку. Та с громким стуком упала на пол, разбудив всю квартиру. Вскоре все прибежали на кухню.

– Что случилось? – спросил Густад.

– Я уже собиралась лечь обратно в постель, но услышала кудахтанье и подумала, что она просит еще поесть, – ответила Дильнаваз, сжимая пригоршню риса.

– Просит поесть? Ты так хорошо знаешь кур, что понимаешь их язык? – с раздражением сказал Густад.

«Ко-ко-ко-ко», – послышалось из-под корзины.

– Слышишь, папа? – воскликнула Рошан. – Она рада нас видеть.

– Ты так думаешь? – Его так растрогало замечание дочери, что все раздражение как рукой сняло. Он погладил девочку по волосам. – Поскольку птичка проснулась, можешь ее немножко покормить, а потом – марш в постель.

Все еще раз пожелали друг другу спокойной ночи и снова разошлись по своим кроватям.

III

На следующий день после школы Рошан только и делала, что кормила курочку и играла с ней до самого вечера.

– Папа, можно нам оставить ее у себя навсегда? Я буду ухаживать за ней, обещаю.

Густад был тронут и доволен. Он подмигнул Дариушу и Сохрабу.

– Ну, что вы думаете? Спасем ей жизнь ради Рошан?

Он ожидал, что мальчишки запротестуют и станут облизывать губы в предвкушении завтрашнего праздника. Но Сохраб сказал:

– Я не возражаю, если мама уживется с ней на кухне.

– Пожалуйста, папочка, можно тогда нам оставить ее? Даже Сохраб хочет. Правда, Сохраб?

– Ну, на один день глупостей достаточно, – поставил точку Густад.

В воскресенье утром в дверь постучал мясник, приносивший мясо в Ходадад-билдинг. Густад отвел его на кухню и показал на корзину. Мясник протянул руку.

Густад не мог скрыть недовольства.

– Сколько уж лет мы являемся вашими постоянными покупателями. Неужели вы не можете бесплатно оказать нам такую ничтожную услугу?

– Не сердитесь, сэт, я не прошу плату. Просто нужно что-нибудь положить мне в руку, чтобы я мог действовать ножом, не беря грех на душу.

Густад дал ему монетку в двадцать пять пайс.

– Я забыл про эту примету, простите, – признался он и вышел на крыльцо, не желая слышать последний крик отчаяния курицы и видеть ее конец.

Несколько минут спустя курица прошмыгнула мимо его ног и бросилась во двор, за ней гнался мясник.

– Мурги, мурги! Ловите мурги![41] – вопил он.

– Что случилось? – крикнул Густад, присоединяясь к погоне.

– О сэт, я взялся за веревку и поднял корзину, – задыхаясь, объяснял мясник, – а потом веревка осталась у меня в одной руке, корзина в другой, а курица проскочила между ног!

– Не может быть! Я сам ее привязывал! – На бегу легкое прихрамывание Густада превратилось в тяжелое припадание на одну ногу. Чем быстрее он бежал, тем уродливей оно становилось, и он не хотел, чтобы люди это видели. Мясник мчался впереди, стараясь схватить птицу. К счастью, вырвавшись во двор, она, вместо того чтобы броситься на дорогу, повернула направо и побежала вдоль черной каменной стены, которая и привела ее в тупик.

А там своей вихляющей утиной походкой расхаживал Хромой Темул. Он бросился на курицу и, ко всеобщему удивлению, включая и его собственное, поймал ее. Схватив за ноги, он поднял ее и стал с безумным ликованием размахивать ею, отчаянно бившей крыльями.