Такое долгое странствие

– Нет-нет, просто небольшая женская неприятность.

– А мы надеялись сегодня наконец познакомиться с Аламаи. Очень жаль. Нам будет ее не хватать.

Диншавджи наклонился вперед и прошептал, хихикая:

– Поверь: мне – ничуть. Приятно оторваться от домашнего стервятника.

Густаду всегда было интересно, насколько соответствовали истине обычные жалобы Диншавджи на свои семейные мучения. Он улыбнулся, стараясь не дышать, пока Диншавджи стоял, приблизив к нему лицо, но с облегчением отметил, что от вечно пораженных кариесом зубов друга исходил лишь слабый неприятный запах. Этот запах имел свой цикл, переходя от одуряющей вони к безобидному душку. В настоящий момент цикл шел по нисходящей. Разумеется, не было никакой гарантии, что в течение вечера он не обретет полную силу, если настроение гостя изменится. Случалось, Диншавджи приходил утром в банк со свежим дыханием, но оно портилось после какого-нибудь конфликта с надоедливым клиентом-жалобщиком. После такого инцидента, если мистер Мейдон, управляющий, взваливал вину на Диншавджи и отчитывал его, вонь тут же становилась невыносимой.

Не поддающийся лечению кариес Диншавджи успешно противостоял всем медикаментам, назначавшимся многочисленными врачами. Но безраздельно веривший в чудодейственные способности Мадхиваллы-Костоправа Густад уговаривал Диншавджи проконсультироваться у него. Проблемы ротовой полости, десен и зубов, в конце концов, тесно связаны с костями.

– Не бери в голову, яар. Главная моя костная проблема находится не во рту, а гораздо ниже, между ног. С моим домашним стервятником эта кость лишена тренировки. Увядает уже много лет. Твой Костоправ может это вылечить?

Все же в конце концов он сходил к Мадхивалле, заплатил за визит. Тот прописал ему смолистую секрецию какого-то дерева, которую Диншавджи должен был жевать трижды в день. Через неделю результат стал очевиден. Клиенты в банке больше не отшатывались от стойки в ожидании денег. Но однажды Диншавджи, с рвением жуя смолу, растянул лицевую мышцу. Боль была настолько жестокой, что ему пришлось на две недели ограничить себя жидкой пищей, а после того, как боль прошла, он отказался возобновлять «смоляное» лечение. Воспоминание о перенесенных мучениях пугало его куда больше кариесного рта. Так что его друзья и коллеги научились приспосабливаться к приливам и отливам дурного запаха, непредсказуемым, как колесо рулетки.

Проблема дурного запаха больше не смущала самого Диншавджи, его заботило только неудобство, которое он создает для окружающих.

– А можно поинтересоваться, где твоя жена?

– Заканчивает приготовления на кухне.

– Ой-ой, значит, я рано пришел.

– Нет-нет, ты как раз вовремя, – заверил его Густад.

Когда вошла Дильнаваз, Диншавджи галантно поклонился. Крошечные капельки пота блестели на его склонившейся лысой макушке. Рисунок волосяного покрова на его голове ограничивался областью над ушами и на затылке. Длинные пучки волос колосились также в ушах и в темных широких пещерах его внушительных ноздрей, откуда беззастенчиво вырывались наружу, также желая быть замеченными в общей массе.

Протянув руку, он сказал:

– Для меня большая честь быть приглашенным к вам на ужин.

Дильнаваз одарила его в ответ самой неприметной из своих улыбок. Он снова повернулся к Густаду.

– Кажется, последний раз я был здесь семь или восемь лет назад. Когда ты лежал в постели после несчастного случая.

– Девять.

– Густад говорил мне, что вы болели. Как вы чувствуете себя сейчас? – вежливо осведомилась Дильнаваз.

– Абсолютно замечательно, все в порядке. Взгляните на мой яркий румянец. – Диншавджи ущипнул себя за восковые щеки, как щиплют ребенка. На тонкой коже надолго остались следы от пальцев.

– Чаало![49] Пора выпить, – сказал Густад. – Что тебе налить, Диншавджи?

– Мне стакан холодной воды, бас[50].

– Нет-нет, я имею в виду настоящие напитки. Не спорь. Есть «Золотой орел» и ром.

– Ладно, раз ты настаиваешь, пусть будет «Золотой орел».

Пока Густад разливал пиво, Дильнаваз скрылась на кухне. Они уселись с бокалами в руках.

– Будем здоровы!

– Ах-х-х! – блаженно выдохнул Диншавджи, сделав большой глоток. – Как приятно. Гораздо приятней, чем навещать тебя лежащего в кровати со сломанной ногой. Помнишь, как я приходил к тебе каждое воскресенье? Чтобы докладывать бюллетень банковских событий и держать в курсе дел?

– Я всегда говорил, что тебе надо было стать репортером, а не банковским кассиром.

– Какие были деньки, яар! Как было здорово. – Диншавджи вытер пену в уголках губ. – Парсы тогда были королями банковского дела. Нас уважали. А теперь вся атмосфера испортилась. С тех самых пор, как Индира национализировала банки[51].

Густад чокнулся с Диншавджи.

– Национализация нигде в мире не работает. Но разве идиотов убедишь?