Такое долгое странствие

– Поверь мне, – сказал Диншавджи, – она женщина хитрая и практичная, это тактика привлечения голосов. Чтобы показать бедным, что она на их стороне. От этих саали[52] ничего хорошего не жди. Помнишь, когда ее папочка был премьер-министром и сделал ее президентом партии Индийского национального конгресса? Она тут же принялась поддерживать требования об отделении Махараштры[53]. Сколько крови тогда пролилось, какие бесчинства она спровоцировала. А теперь у нас эта проклятая Шив Сена[54], которая желает превратить всех нас в граждан второго сорта. Не забывай, все это начала она, тем, что поддерживала негодяев-расистов.

Диншавджи промокнул лоб и разложил носовой платок на колене. Густад встал, чтобы включить потолочный вентилятор.

– Когда происходили те беспорядки, я лежал, обложенный Мадхивалловыми мешками с песком.

– Это точно, тебе не довелось увидеть тогдашние многочисленные шествия у фонтана «Флора»[55]. Тогда там каждый день происходили стычки, и каждый день – то одна морча[56], то другая. – Он быстро глотнул пива. – Мы в банке думали, что нам конец, когда эти гундас[57] побили нам все окна и даже толстое стекло на главном входе. Накрылись наши премиальные, подумал я тогда. Они орали: «Парсы, вороноеды, мы вам покажем, кто тут хозяин!» И знаешь, что сделал Сыч из отдела бухгалтерского учета?

Сыч был вечно печальным, даже мрачным пожилым служащим по имени Ратанса. Прозвище пристало к нему после того, как некий молодой парень, работавший у них временно, на полставки, и которому нечего было терять, нагло спросил его, чего это он ходит, надувшись как сыч. С тех пор за глаза его называли Сычом или, проявляя вежливость, Ратансой-сычом.

– Догадайся, яар, что, по-твоему, он сделал?

– Сдался?

– Прежде всего Сыч велел всем не паниковать – это же, мол, всего лишь несколько гундас. Но когда ситуация стала накаляться, покрыл голову белым носовым платком и принялся читать молитвы кушти. Громко, как дустурджи[58] в храме огня. Потом его все время дразнили: говорили, что ему нужно переходить на постоянную работу в храм, там и денег намного больше заработаешь.

Диншавджи снова промокнул лоб и стал обмахиваться платком. Густад засмеялся и тоже вытер пот под воротником рубашки.

– Нет, яар, мы тогда в самом деле думали, что нам конец. Благослови Бог тех двух патанов[59], которые дежурили в своих чоуки[60] у входа в банк. А я-то всегда думал, что они стоят там для декорации в своих полицейских мундирах, тюрбанах и с блестящими винтовками.

– Солидные ребята, – сказал Густад. – А как шикарно они отдают честь, когда мимо проезжает какая-нибудь большая шишка!

– Да, но именно благодаря этим патанам с их винтовками все те Сакарамы, Даттарамы и Тукарамы[61] просто стояли перед зданием и голосили, как торговки рыбой. Если они начинали приближаться, один из патанов решительно топал ногой, и они тут же давали задний ход.

Ногой двенадцатого размера в мальчиковой туфле фирмы «Батя» Диншавджи топнул так, что пивные бутылки задрожали на столе. Для мужчины невысокого роста ноги у него были огромные.

– Бум! – и все, вся эта маратхская свора разбежалась как тараканы. – Он медленно сделал большой глоток и поставил бокал. – Наше счастье, что, когда эти проклятые тараканы снова осмелели, уже прибыла полиция. Ну и денек был, яар!

Диншавджи снова вытер лоб, аккуратно сложил платок, убрал его в карман, довольствуясь теперь потолочным вентилятором, и спросил:

– Можно задать тебе вопрос?

– Разумеется.

– Зачем у тебя все окна закрыты затемненной бумагой?

– Помнишь войну с Китаем? – начал Густад, но продолжить ему не пришлось, потому что в этот момент двое мальчиков и Рошан вошли в комнату и почтительно поприветствовали Диншавджи:

– Здравствуйте, сахиб-джи[62].

– Привет, привет, привет! – ответил гость, явно радуясь встрече с детьми. – Господи, как они выросли! Артэ[63], Рошан, когда я видел тебя в последний раз, ты была вот такусенькая, – вытянув руку, он показал расстояние между большим пальцем и мизинцем. – Трудно поверить. С днем рождения, именинница! И мои поздравления Сохрабу, гению ИТИ!

Проигнорировав поздравление, Сохраб глянул на отца.

– Ты уже на весь мир об этом раструбил?

– Веди себя прилично, – шепотом сказал Густад, стоя лицом к буфету и открывая новую бутылку пива. Голос его, конечно, был отчетливо слышен, но, отвернувшись, можно было сделать вид, что это не так.

Сохраб не сдавался.

– Ты хвастаешь перед всеми этим ИТИ так, будто сам собираешься там учиться. А меня это не интересует, я тебе уже сказал.

– Кончай эти идиотские разговоры. Бог знает, что с тобой случилось в последние дни.

Диншавджи, почувствовав, что надо сменить тему, попытался это сделать.

– Густад, по-моему, твой Дариуш меня дурачит – говорит, что может сделать пятьдесят отжиманий и пятьдесят приседаний.

Рошан тоже внесла свою лепту:

– Папа, спой песенку про девочку-ослика! В честь моего дня рождения, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Сохраб перебил ее: