Такое долгое странствие

Коричневый соус, в котором плавала курица, был, как и предсказывал Густад, бесподобен.

– Аромат такой чудесный, что может и мертвеца на Башне Безмолвия заставить подняться с одра, чтобы насладиться им, – похвалил Диншавджи, но Дильнаваз посмотрела на него неприязненно. Неужели у этого человека нет никакого понятия о приличиях – разве за столом, тем более в день рождения, такое говорят?

Кроме курицы она подала овощное рагу из моркови, бобов, картофеля и ямса, щедро приправленное кориандром, тмином, имбирем, чесноком, куркумой и целыми зелеными перчиками чили, а также рис с зубчиками чеснока и коричными палочками: этот ароматный рис Дильнаваз ради особого случая достала у подпольного торговца, выменяв дневную порцию пузатого безвкусного риса, полученного в пайкé, на четыре чашки тонкого продолговатого восхитительного басмати.

Начали с рагу. По негласному уговору всех присутствовавших курица должна была стать кульминацией застолья.

– Видишь эту курицу, которая терпеливо нас дожидается? – обратился к гостю Густад. – Еще сегодня утром она была отнюдь не так терпелива. Такой переполох тут устроила! Вырвалась из кухни во двор, и гоасвалла[64]…

– Ты хочешь сказать, что принес ее с рынка живой?

– Конечно. Это же дает совсем другой вкус, если зарезать ее и приготовить…

– Пожалуйста, не мог бы ты рассказать об этом Диншавджи потом, после еды? – резко прервала его Дильнаваз. Мужчины с удивлением подняли головы и окинули стол взглядом. Настроение Дильнаваз молча отражалось на трех юных лицах.

– Прости, прости, – сказал Густад. Они с Диншавджи снова с удовольствием набросились на рагу, но остальные лишь ковыряли еду в тарелках. Лицо Рошан приобрело зеленоватый оттенок. Густад понял, какую серьезную оплошность совершил: надо было срочно что-то делать, чтобы вернуть сотрапезникам аппетит.

– Послушайте! Послушайте! – воскликнул он. – Мы же еще не спели «С днем рожденья» для Рошан.

Мгновенно поняв намек, Диншавджи воскликнул:

– Аррэ[65], совершенно непозволительно откладывать «С днем рожденья» дальше. Давайте, давайте! Прямо сейчас! – Он хлопнул в ладоши.

– Но еда же остынет, – забеспокоилась Дильнаваз.

– Да это займет всего одну минуту, – сказал Густад. – Готовы? Раз, два, три.

Он взмахнул рукой и запел: «С днем рожденья, Рошан». При упоминании своего имени Рошан заулыбалась от удовольствия, а Диншавджи, застав ее врасплох, протянул руку и снова пощекотал. От хохота девочка чуть не свалилась со стула.

После этого Густад поднял свой бокал:

– Да благословит тебя Бог, Рошан. Долгих, долгих тебе лет в добром здравии. Желаю тебе многое узнать, многое пережить и многое увидеть.

– Присоединяемся! – сказал Диншавджи, и все отпили из своих бокалов. В бокале у Рошан был малиновый сок, Дильнаваз пила только воду, но по такому случаю сделала глоток из стакана Дариуша.

– За твою удачу, – сказала она, зажмурившись и слегка вздрогнув от горечи, разлившейся в горле, потом с легким удивлением обвела всех сияющим взглядом.

– Внимание, внимание! – сказал Диншавджи. – Сколько в Рошан…

Дариуш тут же отреагировал:

– Сто двадцать фунтов.

– Вот шалун! – добродушно пожурил его Диншавджи и продолжил: – Сколько в Рошан достоинств! Выпьем за нее. Пусть все поднимут бокалы. – Он прочистил горло, приложил правую руку к сердцу и, не смущаясь трудностями с произношением звука «ж», продекламировал, обращаясь к Рошан:

Шелаю здоровья и денег побольше,
В общем, счастья шелаю, в шалаше и не только.

Снова раздались аплодисменты, все отпили из бокалов.

– Браво! – сказал Дариуш. – Браво!

И тут квартира погрузилась в темноту.

Несколько секунд царило то удивленное безмолвие с легкой примесью страха, от которого в таких случаях на миг перехватывает дыхание. Однако почти сразу снова послышалось обычное равномерное дыхание, и Густад сказал:

– Все сидите тут. Сейчас я достану фонарь из письменного стола и проверю, в чем дело.

Он включил фонарь, но свет оказался тусклым. Густад постучал вторым концом по столу – луч стал ярче.

– Проводи меня в кухню, – попросила Густада Дильнаваз. – Со свечами и керосиновой лампой мы, по крайней мере, сможем закончить ужин.

Пока она искала свечи и лампу, Густад подошел к окну и разглядел во дворе фигуру, чья походка узнавалась безошибочно, – Темул.

– Темул, сюда! Первый этаж.

– ГустадГустадГустадвсетемночерно.

– Да, Темул. Темно во всем доме?

– Дадавесьдомтемновсетемно. Фонаринадорогетемно. ВездетемноГустад. Темнотемнотемнотемно.

Диншавджи тоже подошел к окну, стараясь вникнуть в смысл диалога.

– Хорошо, Темул, – сказал Густад. – Будь осторожен, не упади.

Дильнаваз зажгла керосиновую лампу, света которой недоставало, чтобы осветить всю комнату, но стол выглядел очень уютно и заманчиво.

– Через эту черную бумагу даже свет от луны и звезд не проникает внутрь, – сказала она, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Что это было – человеческий голос или «Декан экспресс»[66]? – поинтересовался Диншавджи. – Ты хоть что-нибудь понял?

Густад рассмеялся.