Такое долгое странствие

– Девятнадцать или двадцать девять – он не имеет права так со мной разговаривать. И из-за чего? Мне что, гордиться этим?

Растерянность, таившаяся за его гневом, казалась трогательной, и Дильнаваз хотелось утешить его, помочь ему понять. Но она и сама не понимала. Ласково тронув его за плечо, она сказала:

– Мы должны проявлять терпение.

– А что мы делали все эти годы, если не проявляли терпение? И вот чем все кончилось. Горе, ничего кроме горя. Вот так, безо всякой причины, отказаться от своего будущего! Скажи, чего я для него не сделал? Я даже под машину бросился ради него. Его оттолкнул, спас ему жизнь, а сам навсегда остался покалеченным!

Она снова погладила его по плечу и пошла к столу.

– Унесу все это на кухню, а потом давай ляжем спать.

И она принялась собирать грязные тарелки и бокалы.

II

Еще долго, после того, как Дильнаваз убрала посуду, смела со стола крошки влажной тряпкой и отправилась в постель, Густад сидел в тусклом свете керосиновой лампы, испытывая к ней своего рода благодарность: при ее бледном свечении было не так видно, что он все еще зол.

Пребывая в отчаянии, он смешал все, что оставалось в бутылках: Билимориев ром, лимонад, «Золотого орла» и содовую. Попробовал, скривился, но все равно выпил полстакана, после чего направился к дедовскому черному столу. В нем имелось два расположенных в ряд по горизонтали выдвижных ящика. Тот, что справа, был поменьше, под ним находился шкафчик. Густад потянул дверцу, она всегда была тугой, а руки у него чуть дрожали. Дверца раскрылась с тихим стоном дерева, трущегося о дерево.

Запах старых книг и переплетов, учености и мудрости выплыл наружу. На верхней полке, в глубине лежали «Словарь фраз и басен» Кобэма Брюера и двухтомный «Словарь сленга, жаргона и арго» Баррера и Леланда 1897 года издания. Как и мебель, Густад спас эти книги из обанкротившегося отцовского книжного магазина. Он достал словарь Брюера, открыл его наугад, поднес к лицу и закрыл глаза. От бесценных страниц исходил богатый, неподвластный времени запах, умиротворявший его смущенный, тревожный дух. Закрыв книгу, он нежно погладил ее корешок тыльной стороной пальцев и вернул на место.

Несколько работ Бертрана Рассела, книга под названием «Математика для миллионов» и «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита стояли на этой полке вертикально. Они остались у него со времен учебы в колледже и были единственными, какие ему удалось сохранить. Они с Малколмом-музыкантом, бывало, шутили, что он осваивает программу колледжа в соответствии с планом «Купи учебник в этом году, продай в следующем». Как замечательно все это смотрелось бы на полке, которую они с Сохрабом собирались соорудить! Теперь уже не соорудят. «Сын для меня больше не существует», – подумал он.

Переднюю часть шкафчика занимали лежавшие плашмя «Краткий словарь» Уэбстера и карманное издание Роже[73], беспорядочно заваленные всякой всячиной: конвертами с загнутыми уголками, пластмассовыми коробочками со скрепками и круглыми резинками, двумя роликами скотча (использованными один наполовину, другой на три четверти), бутылочкой темно-синих чернил «Кэмел» (использовавшихся исключительно для надписывания поздравительных открыток и белых подарочных свадебных конвертов: приветствие, пожелание долгой счастливой жизни и в нижнем левом углу – вложенная сумма). Что было написано на других бумажках, валявших на полке, разобрать было уже невозможно. Детали разломанных ручек, колпачок с аппликатором от бутылочки клея, перочинный нож без лезвия, маленькие ручные тиски – все это лежало, оплетенное бечевками и аптечными резинками.

Нижняя полка была полностью предоставлена пластиковым папкам, скоросшивателям и старым журналам. Он аккуратно приподнял стопку газет, испещренных пожелтевшими печатными столбцами, и пошарил под ней в поисках письма. Нащупал его, зажал между пальцев и вернул стопку на место. Коробка с допотопными ржавыми перьями «доавторучковой» эпохи соскользнула с нее, перья зашуршали, стукаясь друг о друга и о картонные стенки, и тут же смолкли, как маракас, звук которого возникает и замирает в один миг.

Он поднес письмо к свету. С тех пор как получил, он тайно прочел его несколько раз. Адрес на конверте был напечатан на машинке. В качестве обратного адреса значился почтовый ящик в Нью-Дели, имя отправителя отсутствовало. В первый раз это вызвало у него нервное любопытство: он никого не знал в Нью-Дели. Внутри конверта лежал один листок бумаги превосходного качества, плотной и волокнистой. Он в очередной раз перечел письмо.