Такое кино

— Нет, зачем мне это? Куда? — отбивалась Мордвинова.

Туринский подпихнул ее к зеркалу:

— Давай-давай! Красивая женщина должна утопать в мехах.

Женя еще сопротивлялась, но он настаивал:

— Ну, хватит, Женька, позволь же мне сделать тебе подарок. Как-никак — дата!

— Не мог не напомнить! — шутливо огрызнулась она.

Он набросил на плечи Мордвиновой роскошную норку, скроенную изящно-классически. У Жени дух захватило. Знала, что мех действительно красит женщину, но чтобы так! И уже снимать не хотелось, но Туринский потребовал, чтобы она примерила и другие шубы. Одна другой лучше, но сердце лежало именно к той, первой. И режиссер признал:

— Да, это твоя!

Он взялся руками за воротник и стиснул его на шее Мордвиновой, внимательно всматриваясь ей в лицо.

На ее беду, Виктор Алексеевич Туринский относился к породе людей, которые рано седеют, но при этом будто не старятся, сохраняя моложавое лицо, юношеский характер и неиссякаемый живой задор. Он был хорош по-прежнему, большие серые глаза по-прежнему смотрели молодо и ясно.

— Какая ты красивая, Женька! — пробормотал Туринский и внезапно поцеловал ее в губы.

Мордвинову словно током ударило. Она рванулась к нему, роняя на пол целое состояние. Продавщица Лена удивленно открыла рот, но тотчас опомнилась и бросилась поднимать шубу, не давая наступить на нее этой странной, исступленно целующейся парочке. Она недоуменно смотрела на них, потом не вытерпела и спросила:

— Вы будете что-нибудь брать?

Оторвавшись друг от друга, они улыбались в смущении. Туринский достал бумажник:

— Будем! — Он перебрал карточки, одну из них протянул продавцу.

— Упаковывать будем? — деловито поинтересовалась Лена.

— Нет! — решительно ответил режиссер, принимая шубу. — Спасибо, очаровательное создание.

Лена снова открыла рот, проводила их удивленным взглядом и покачала головой.

Мордвинова мало что понимала после этих безумных поцелуев. И себя не понимала. Что ж, завтра будем все понимать, анализировать, терзаться. А теперь…

— Теперь сюда! — будто прочтя ее мысли, откликнулся Туринский.

Они вошли в обувной отдел. Сопротивляться уже не имело смысла, Женя покорно села на удобный кожаный пуфик и примерила одну за другой пары красивых модных сапог. Выбрали черную пару до колен из мягчайшей кожи, ловко обхватившей ногу. Женя встала, прошлась, приподняв подол платья, потопала и полюбовалась на свои ножки.

— Что надо! — одобрил ее кавалер и меценат.

Мордвинова не стала переобуваться, попросив лишь пакет для туфелек. Расплатившись, они вышли из магазина.

— Это не я, — сказала Женя, разглядывая себя в стекле витрины.

— Ты, ты, — успокоил ее Туринский. — Едем!

— Куда?

— Вперед.

Едва они сели в машину, зазвонил Женин телефон. Она забыла сумочку на сиденье и теперь вспомнила, что ни Аня, ни гости не знают, куда она делась. Звонила, конечно, встревоженная дочь.

— Мам, ты куда делась? Я звоню пятый раз. Тут все собираются расходиться, хотели бы попрощаться.

— Да, Анечка, скажи всем… ну, не знаю. Поблагодари от меня…

— А ты где?

— Потом расскажу, ладно? Ну, так получилось. Да, забери цветы и подарки. И про Сашку не забудь, он завтра вечером уезжает.

— Хорошо. У тебя все в порядке?

— Да.

Аня отключилась. Тактичная девочка, не стала спрашивать, с кем я и когда вернусь.

— Кто этот Сашка? — поинтересовался Туринский.

— Да так, приятель.

Он хмыкнул и притормозил машину у ночного супермаркета.

— Я сейчас! — Выскочил, хлопнув дверью, и направился к магазину.

Мордвинова осталась наедине со своим потрясением. Неужели это правда, и я сижу в его машине в роскошной шубе, в новых сапогах? Прямо чудеса какие-то, ведь я уж и не ждала и отплакалась по полной программе. Только он мог устроить такой праздник! Сумасшедший! Она старалась не спрашивать себя, что дальше. Давно отучилась заглядывать вперед, прожить бы нынешний день…

Туринский вернулся с огромным букетом цветов и двумя нагруженными пакетами, которые он сунул на заднее сиденье.

— Держи, юбилярша! — И Женя задохнулась от благоухания и благодарности. Праздник продолжался, чудеса продолжались!

Они подъехали к огромному элитному дому, из тех, которые во множестве наросли в последние годы в Москве. Миновали охрану, остановились на парковочной площадке.

Туринский вышел, забрал с заднего сиденья пакеты, открыл перед Женей дверцу:

— Прошу!

Она с трудом выбралась из машины, путаясь в полах шубы, да еще с огромным букетом в руках. Кажется, хмель уходил, голова тяжелела.

— Куда это мы приехали? — спросила она, оглядевшись.

— Давай-давай, шагай, — подпихнул ее режиссер и направился к ярко освещенному подъезду с высоким крыльцом.

Пришлось подниматься по ступенькам, и Женя боялась грохнуться с высоких каблуков. Не часто ей приходится щеголять в такой обуви. Дремлющая консьержка проснулась, высунулась из окошка, когда они направлялись к лифту.

— Добрый вечер, Виктор Алексеевич, — донеслось им вслед.