Такое кино

Туринский буркнул что-то в ответ, и они скрылись за дверцами лифта. Поднимались долго. «Как можно жить на такой высоте? — думала Мордвинова. — Это же страшно». Режиссер молчал и улыбался, глядя на нее, а Женя таяла под этим взглядом и смущалась, как девочка.

Они вошли в квартиру, у которой не было привычной прихожей. Сразу от порога открывалось огромное, многоуровневое пространство. Где-то посредине выделялось нечто вроде кухни: круглая нагревательная поверхность и стойки с высокими, как в баре, стульями. В разных углах диваны перегораживали пространство, создавая таким образом отдельные секторы жилья.

Туринский сунул куртку в стенной шкаф, забрал у Жени шубу.

— Располагайся, сейчас будем есть: я голодный как волк.

— Мог бы и на банкете поесть, — растерянно откликнулась Женя, не зная, где ей расположиться.

Чтобы быть неподалеку от хозяина, она села на высокий, неудобный стул. Туринский рассмеялся:

— Да сядь по-человечески, отдохни!

Он указал на ближайший диван, рядом с которым стоял низкий столик, а сам принес бокалы и бутылку шампанского.

— Выпьем для начала!

Туринский открывал бутылку, приносил и выкладывал на столик фрукты, коробку конфет и что-то еще, наливал шампанского, а Женя все разглядывала квартиру и не могла понять, нравится ли она ей. Здесь ничто не говорило о хозяине, его занятиях, пристрастиях, увлечениях. Может, это не его квартира?

Они выпили, и Туринский поспешил к своим пакетам. Мордвинова понемногу допила вино, налила себе еще и почувствовала, что страшно голодна. И немудрено: на банкете от возбуждения она не могла есть, только пила. Она посмотрела на режиссера, который хлопотал на кухне, что-то жарил, резал, выкладывал на тарелки, и глотнула слюну.

Туринский принес на подносе тарелки с истекающим соком жареным мясом, и Женя вовсе зашлась слюной. В небольших пиалах он подал два разных салата, нарезанные овощи на деревянной дощечке, черный хлеб со злаками в соломенной хлебнице. Они принялись, наконец, за еду. Ловко орудуя ножом, Туринский раскрывал ей секреты приготовления нежного сочного мяса, а Женя слушала и не слышала, думая о нем.

Все так обыденно, по-семейному. Как когда-то на Литейном в Питере или в первый год на Потылихе. Роднее этого человека никого у нее нет, а они не виделись пятнадцать лет. Куда ушла жизнь?..

— Жень, ты что? — встревожился Туринский. — Ревешь, что ли? С ума сошла?

Однако она ничего не могла с собой поделать.

— Я так скучаю по тебе, так скучаю! — плакала Женя, а испуганный мужчина обнимал ее и бормотал, утешая:

— Я же здесь, здесь…

Глава 12 Ночь признаний

Она открыла глаза и долго силилась понять, где находится. Суперсовременный дизайн спальни, который она с трудом разглядела сквозь слипшиеся ресницы, скоро отрезвил Мордвинову. До ее сознания дошла, наконец, фраза, разбудившая ее.

— Ты прости, Женька, мне на самолет пора. Я утром должен быть в Праге, на съемках.

Она подскочила:

— Господи, который теперь час?

— Три тридцать ночи, — ответил уже одетый Туринский.

Она спала не больше часа.

— Мне пора в аэропорт. Собирайся, я завезу тебя домой.

Вот и кончился праздник… Женя все вспомнила. Как радовалась, что белье пригодилось, то самое, дорогущее, сногсшибательное! Ведь он, утешая, схватил Женю в охапку и унес сюда. Оказывается, есть в этой огромной квартире потайные уголки, не все на виду.

Вспомнила их торопливые, страстные ласки и вернувшуюся память тела, такую острую, что у них даже не было времени, чтобы раздеться…

— Ей-богу, как подростки, — смущенно бормотал потом Туринский, отдыхая на ее плече.

Потом они много говорили, снова любили друг друга, как подростки, и опять говорили. В основном он.

Говорил, что давно чувствует себя человеком из прошлого. Все твердят о современности его фильмов, об экспериментах, новых формах, а он, как выживший после ядерной катастрофы, ничего вокруг себя не узнает. Новый мир, чуждый мир. Да, как художник он всегда готов к поиску и ко всему новому. А как человек… Ведь была долгая жизнь, богатая разным опытом.

— Ты для меня — свидетельство моей жизни: молодости, исканий. Да и что говорить, той эпохи, — объяснял Туринский, поглаживая ее голое плечо. — Им, молодым, многое в нас непонятно. Они — люди мира, у них нет родины, нет мучительных вопросов: «Что делать?» и «Кто виноват?», которые мы решали всю жизнь. Им все ясно и так. У них теперь вместо «Что делать?» — «Че за дела?». У рожденных в новой стране нет прошлого. И кино у них другое. Им подавай «картинку», общий план, а на актера наплевать! Меня ругают операторы: «Где общий план? Художники столько сил потратили на воссоздание эпохи, а вы снимаете только крупный план!» Да снимаю я «картинку», но и актеры — не пустое место! Они, нынешние, не знают, что такое русское психологическое кино. Именно кино дает возможность показать мимику, глаза актера, работу его мысли, чувства! А этим «картинку» подавай да спецэффекты. Я как невымерший мамонт среди них. Говорим на разных языках… Увидев тебя, я наконец осознал, как важно иметь общую память и понимать друг друга.