Такое взрослое детство

— В поселок нельзя. Будем мучиться, а нельзя, — не поддержал его отец. — Я ведь сам напросился, болтуном посчитают, если отказаться. Как-нибудь справимся. Только бы волки не объявились в наших местах. Крупная свинья не подпустит волка, а подсвинков всех перережут, если что. Пока следов не видно. Будем присматриваться, в случае чего, тревогу поднимем… И дернуло меня на свиней напроситься!

Наш отец всегда оставался хозяином своему слову, обманщиков терпеть не мог, а характера доверчивого был. Перед колхозным начальством по струнке не ходил, но и никогда не перечил, не спорил с ним. Любил, когда его хвалили. От похвалы у него рождался рой, как ему думалось, полезных для колхоза советов. Поэтому мы с Колей твердо знали, как бы трудно ни пришлось со свиньями, отец не откажется от них.

Отца беспокоило приближение сенокоса: как тогда со свиньями быть? Тут двое ходят и то ни разу всех не видели, а тогда и вовсе гиблое дело будет с ними. Ведь они с Колей все дни от темна до темна будут пропадать на покосе.

Вот так получилось: мы жили на берегу рыбной реки — и запах ухи забыли. Сидели на хлебе и на картошке. И однажды за ужином отец решительно сказал:

— Хватит антимонию разводить! Битых три недели возимся. Как свиней пригнали, все вверх дном пошло, чтобы им пусто стало. Запруду, завязок под верши будем городить. Загородим — с рыбой полный ажур будет. Где это видано, чтобы у реки жить и рыбу не есть. Скажи кому — засмеют, не поверят.

— А свиньи? — удивился Коля решительности отца.—Ума-то у них в спичечную головку, ни бум-бум в лесу, убредут куда — и ищи свищи…

— Ну и пусть. К осени соберем. От реки далеко не убредут. Куда им без воды и без грязи? По реке и пороситься будут, — сказал отец так твердо, что стало ясно: он уже все обдумал, не раз взвесил. — Не хлебать же лаптем щи из-за них все лето. Завтра один наведаешься к ним под Красный яр. Я по покосам нашим пробегусь, посмотрю, как трава силу набирает, хороша ли.

— Искать ветра в поле… Что с того, что я наведаюсь под Красный яр?

— На худой конец, по следу определишь, не широко ли по лесу разбрелись, в какую сторону путь держат. Главное, крупные следы ищи, примечай, свиноматки скоро уже начнут гнезда выстилать, к опоросу готовиться, — наставлял отец Колю за ужином. — А которые уже, наверное, и опоросились. Ты будь осторожен с ними — накинуться может какая. Одичали ведь в лесу на безлюдье.

— Хитрость невелика, — ответил Коля задумчиво. — А вот, если придет зоотехник колхозный, захочет на свиней посмотреть, что мы ему покажем? Следы вместо голов?

— Пойдет он тебе за семь верст киселя хлебать. Была нужда ему, грамотному человеку, по лесу бродить. Ему дел хватает, — ответил отец, постоянно боявшийся начальства. — Была не была, попробуем свиньям свободу дать до осени. Авось обойдется. Если волки объявятся, хоть так, хоть сяк — хоть паси, хоть не паси, а за одну ночь делов таких наделают, какие и во сне не снились. Не волки бы, так пасись они до снега.

На второй день отец первым делом отправился смотреть траву за Большой омут, но не дошел. В месте, где старица, что походит на колбасу, соединяется одним концом с Большим омутом, в пяти шагах от берега реки образовалась лужа. В большую воду путь из реки в старицу и обратно свободен для рыбы, а когда вода спадает, в том месте горловина пересыхает, и путь рыбе закрывается. Обходя эту лужу, отец как глянул на нее, так и замер: она кишмя кишела рыбой.

Нечем было черпать рыбу, но и к избушке за сачком и паевой рискованно возвращаться: еще, чего доброго, пока ходишь, другой кто-нибудь на лужу натакается или медведь напорется и выловит. Не долго думая, он снял с себя куртку, рукава ее завязал узлами, воротник туго стянул куском веревки, отхваченной от лаптя, застегнул на все пуговицы, залез без штанов в лужу и давай рыбу на берег таскать. Натаскал, сколько куртка могла вместить, а потом прокопал ручеек и по нему спустил в реку всю оставшуюся рыбу до единой. Целую неделю досыта рыбу ели! Большую половину отец засолил, чтобы не испортилась. Посудины не было под засолку, так он сделал чуман, коробку из бересты.

Теперь я завидовал Коле — они с отцом днями возле избушки трудились, плели верши из лозовых прутьев и узкой дранки, перегораживали реку, чтобы верши ставить, плели лапти про запас, потому что в сенокос не до них будет. А я один-одинешенек каждый день в тайге с телятами и комарами. Правда, как появились пауты, стал на обед пригонять телят в конюшню часа на два-три, пока жар не спадет.

Часов у нас не водилось ни дома, ни в Ивкино, даже ходиков. Время на глаз прикидывали, часами служило солнце и своя тень. Самая длинная тень с утра и под вечер, самая короткая — в полдень. Как уменьшилась тень до трех шагов, к примеру, — гони телят к избушке на стойло — обедать пора. В дни, когда надоедало пасти, то и дело свою тень шагами вымерял, чтобы узнать, скоро ли стадо к избушке гнать, — не терпелось. Самая короткая тень обязательно на север лежит. По ней легко определить, где остальные части света находятся. Все это каждый пастух хорошо знает.