Такое запутанное дело. Когда конец близок

Восторженный энтузиазм наполнил голос Роберты энергией, лицо вспыхнуло румянцем, а мышиный облик почти исчез. Мордекай Тремейн кивнул. Книгу сэра Роджера Барратона он не читал, однако знал, что автор слывет одним из ведущих экспертов в вопросах искусства и его мнение внушает неизменное уважение.

Удивительно, что Адриан Картхэллоу не пожелал согреться в ярких лучах неприкрытой лести. Заметно смущенный, он поспешил сменить тему.

– Полюбуйтесь, Тремейн, какой вид открывается из моей обители, – произнес художник, подойдя к окну. – Сейчас солнце слишком высоко, но уже через полчаса цвета станут необыкновенными. Когда передаешь их на холсте, никто не верит, что это правда.

Мордекай Тремейн послушно взглянул на длинную линию серых скал, тянувшуюся вплоть до мыса Роузкасл и разорванную лишь грубым выступом мыса Трекарн. Солнце садилось, красные отсветы охватывали мир огненным кольцом, озаряя облака и рассыпая по воде яркие искры. Рыбачья лодка огибала выступ, соперничая с вечностью. Двигалась она так медленно, что казалась точкой, застывшей в бесконечном пространстве.

– Вот в этот пейзаж тоже никто не поверит, – согласился Мордекай Тремейн. – Вы уже его писали?

– Только пару раз, да и то лишь в небольшом формате, – отозвался Картхэллоу и указал на картину, вызвавшую восхищение Роберты Ферхэм. – Увы, нельзя всерьез позволить себе подобную живопись. Чтобы сделать имя, приходится будоражить публику. Необходимо постоянно раздувать пламя, подкидывать в костер скандала работы, вызывающие шок и тем самым напоминающие о твоем существовании.

– Ваши слова циничны, – с сожалением заметил Мордекай Тремейн. – По-моему, цинизм губителен для художника.

– Нет, – возразил Картхэллоу. – Напротив, он жизненно важен. Цинизм спасает от иллюзий. Вам, конечно, известен «Ангел» Милле? В Соединенных Штатах его напечатали в виде дешевой гравюры. Поначалу репродукцию никто не покупал, и тогда издатель решил изменить название. «Похороны ребенка» имели бешеный успех!

Мордекай Тремейн размышлял, в какой степени высокомерное презрение было преднамеренным, а в какой отражало истинные чувства. Напыщенность, эгоцентризм, возможно, даже налет садизма – все это несомненно присутствовало в характере Адриана Картхэллоу, однако не исчерпывало глубину его личности. Разбросанные по студии многочисленные наброски и этюды доказывали, что высокая самооценка вполне оправдана и имеет веские основания. Работоспособность художника поражала, а оригинальный талант сквозил даже в самых беглых зарисовках будущих амбициозных полотен.

На тусклом лице Роберты Ферхэм застыло восхищенно-преданное выражение, вызывающее неловкость.

– Над чем вы работаете сейчас, Адриан? – робко спросила она, трепеща от предчувствия, подобно верному домашнему животному, сгорающему в ожидании хозяйской ласки и в то же время слишком хорошо вышколенному, чтобы дать волю нетерпению.

Адриан Картхэллоу улыбнулся. Улыбка получилась не слишком приятной. Сейчас художник напоминал тучного, довольного собой кота, готового наброситься на несчастную мышь. Осталось только губы облизать. Он показал на повернутый к стене большой мольберт:

– Я убедил Хелен позировать для портрета. Пришлось выдержать долгую борьбу. Она считает, что мужья и жены не имеют права изображать друг друга, потому что слишком хорошо знают модель! Но теперь, когда Хеллен согласилась, я не упущу возможности. Соответствовать задаче будет непросто, но я уже сказал ей, что если удастся хотя бы приблизиться к оригиналу, портрет станет моим лучшим произведением.

Его лицо светилось энтузиазмом. Если бы мысли Мордекая Тремейна не омрачали тревожные воспоминания, где восхитительная красота Хелен Картхэллоу осложнялась близким присутствием Лестера Имлисона, он наверняка воспринял бы вдохновение как убедительный пример счастливого брака. А сейчас он спросил себя, по праву ли художник возводит жену на столь очевидный и почетный пьедестал.

– Понятно, – ледяным тоном процедила сквозь зубы Роберта Ферхэм. Недавнее оживление иссякло, оставив поклонницу художника еще более невзрачной и лишенной индивидуальности, чем прежде.

Студия мгновенно перестала интересовать ее, однако хозяин и гости провели в комнате еще пару минут – Мордекай Тремейн задержался, желая рассмотреть аккуратно расставленные на стеллаже масла и краски. Идеальный порядок в хранении материалов удивлял резким контрастом с общим хаосом. Затем все трое спустились по узкой лестнице.

Глава 10

Вечеринка тем временем переместилась в гостиную. Уже возле двери Мордекай Тремейн услышал гулкий смех Льюиса Холдена и заразительное хихиканье Хильды Ивленд. Оба чувствовали себя совершено свободно. Лестер Имлисон сидел на подлокотнике кресла Хелен, а она смотрела на него с улыбкой. При виде хозяина Имлисон не попытался изменить положения в пространстве, а Картхэллоу не проявил ни удивления, ни недовольства.

Вечер выдался теплым, выходившие в сад французские окна оставались открытыми, впуская в комнату и соленый морской воздух, и звук волн, бьющихся о подножие скалы.

Элтон Стил посмотрел на вошедших.