Такой чудесный день

– Только вчера. Сегодня, если найдешь хоть одну, считай, повезло. – Довер выпрямился в кресле. – Слушай, я знаю, из-за внешней роскоши все это может выглядеть… сомнительно. Но Семье нужен Уни. Вспомни Свободу! Нужны не получающие терапию программисты, чтобы им управлять, и… Уэй тебе объяснит лучше. Кроме того, раз в неделю мы тоже носим паплон. И питаемся макси-кейками.

– Да что ты? Целый день?

– Ладно, ладно. – Довер подошел к креслу, взял зеленый комбинезон Скола и ощупал карманы. – Здесь все?

– Да. Включая несколько снимков, которые я хочу оставить.

– Прости, всё, с чем пришел, изымается. Правила. – Он поднял с пола ботинки. – Сначала все немного сомневаются. Как только усвоишь правильный взгляд на вещи, останешься с гордостью. Это твой долг.

– Я запомню.

В дверь постучали, и вошла прежняя девушка с голубым шелковым комбинезоном и белыми сандалиями. Положила их на край кровати.

– Если хочешь паплон, это можно устроить, – улыбнулся Довер.

Девушка посмотрела вопросительно.

– Злость, нет. Надо думать, я заслужил шелк не меньше других.

– Безусловно. Безусловно, Скол. Увидимся без десяти час. – Он направился к двери с зеленым комбинезоном, перекинутым через руку, и ботинками. Девушка поспешила открыть перед ним дверь.

– А что случилось с Баззом?

Довер печально обернулся.

– Поймали в 015.

– И вылечили?

Довер кивнул.

– Снова правила?

Довер опять кивнул и вышел.

Подали тонкий бифштекс в слегка пряном темном соусе, маленькие золотистые луковки, ломтики желтого овоща, который не встречался на Свободе – «тыква», пояснил Уэй, – и прозрачное красное вино, не такое вкусное, как накануне. Ели золотыми ножами и вилками с тарелок с золотой каймой.

Уэй в сером шелке быстро резал бифштекс, отправлял его в морщинистый рот и, едва прожевав, глотал и цеплял вилкой следующий кусок; то и дело пригубливал вино и промокал желтой салфеткой рот.

– Бессмысленно уничтожать всю эту роскошь, раз она уже имеется, – пояснил он.

Просторная комната была изящно обставлена в доунификационном стиле и выдержана в теплых золотисто-белых тонах. В углу, возле передвижного сервировочного столика, стояли в ожидании два товарища в белом.

– Вначале, спору нет, кажется странно, но решения в конечном итоге должны принимать товарищи без терапии, и их жизнь не может и не должна состоять из макси-кейков, телепередач и картин вроде «Маркс за работой». – Уэй с улыбкой положил мясо в рот. – Или даже «Уэй обращается к химиотерапевтам».

– Почему Семья не может решать сама?

Уэй прожевал и сглотнул.

– Не способна. Не способна на разумные решения. Без терапии она, как ты имел возможность убедиться на острове, – сборище жадных, глупых и агрессивных существ, которые движимы в основном эгоизмом. Эгоизмом и страхом. – Он отправил в рот луковицы.

– Однако она как-то достигла Унификации.

– М-м-м, да. Но с каким трудом! И какой хрупкой оставалась Унификация, пока ее не подкрепили терапией! Нет, чтобы обрести воистину человеческий облик, Семье необходима помощь: терапия сегодня, генная инженерия – завтра. За Семью нужно решать. На тех, у кого есть средства и разум, возложена и ответственность. Увиливать от нее было бы преступлением против человеческой расы. – Он запустил в рот бифштекс и потряс свободной рукой.

– И часть этого долга, – продолжил Скол, – убивать товарищей в шестьдесят два.

– Ах, это… – Уэй улыбнулся. – Принципиальный вопрос, неизменно задаваемый таким вот грозным тоном.

Подошли два товарища: один с графином, другой, сбоку от Уэя, – с золотым блюдом.

– Ты видишь только часть картины. – Большой вилкой и ложкой Уэй приподнял истекающий соусом бифштекс. – И упускаешь, что неисчислимое множество товарищей умерли бы в значительно более молодом возрасте, если бы не мир, стабильность и благополучие, которые мы им обеспечиваем. Подумай на секунду о массах, а не отдельных единицах. – Он положил мясо себе на тарелку. – Мы добавляем гораздо больше лет к общей продолжительности жизни Семьи, чем забираем. Гораздо больше. – Полил бифштекс соусом и зачерпнул лука и тыквы. – Скол, тебе?

– Спасибо, не надо. – Скол отрезал кусочек от лежавшего в его тарелке мяса. Товарищ с графином наполнил его бокал.

– Кстати, – промолвил Уэй, кромсая бифштекс, – фактическое время смерти в настоящее время ближе к шестидесяти трем, и по мере постепенного уменьшения населения Земли продолжительность жизни будет расти. – Отправил мясо в рот.

Товарищи отошли.

– Вы включаете в свои подсчеты добавленных и отнятых лет тех, кому не позволили родиться?

– Нет, – улыбнулся Уэй. – Надо быть реалистами. Появись эти товарищи на свет – и прощай стабильность, благоденствие и в конечном итоге Семья как таковая. – Он пожевал тыкву и сглотнул. – Я не жду, что твое мнение изменится за один обед. Осмотрись, поговори с людьми, покопайся в библиотеке, особенно в разделах по истории и социологии. Несколько вечеров в неделю я провожу неформальные дискуссии – учитель всегда учитель. Приходи, спорь, доказывай.

– На Свободе у меня осталась жена с маленьким ребенком.